– Вы знаете… глупость какая… – Берс растерянно шарил по всем карманам. – Я, похоже, забыл его дома…

Чекист сказал укоризненно:

– Да-а? Нехорошо. Документы надо с собой носить, гражданин. Время сами знаете какое… Придется пройти со мной разобраться.

Берс посмотрел на часы: оставалась одна минута, может быть, полторы.

И он впервые за весь день ощутил страх.

Страх нарастал, как лавина, панический ужас охватил все его существо. Берс почувствовал, как в одно мгновение взмокла спина, в груди заколотилась мелкая, противная, опустошающая дрожь.

– Я на заседание опаздываю… Может, вот часовой… Он подтвердит… – бормотал Берс, неотрывно глядя на часы.

– Да вы не волнуйтесь, гражданин ревизор, – сказал чекист.

Он внимательно посмотрел на Берса. Подозрения его усилились, и он положил руку на плечо ротмистра.

Тот в ужасе отшатнулся.

Затравленно посмотрел вокруг.

И вдруг, оттолкнув чекиста, бросился к противоположному борту. Чекист побежал за ним.

Берс пересек палубу, и тогда часовой, уже давно с интересом наблюдавший всю сцену, вскинул винтовку.

Неторопливо прицелился беглецу в ноги.

И когда до борта ему оставалось несколько шагов пробежать – выстрелил.

Берс упал, но в животном страхе продолжал ползти к борту, волоча за собой простреленную ногу. В мозгу его мелькали расплывчатые, бессвязные, торопливые, как мыши, мысли, потом, разом исчезнув, они уступили место одной, самой важной, сразу ставшей четкой, очевидной, но уже безвозвратно запоздалой…

«Что сделал бы на моем месте Чаплицкий? Он сказал бы чекисту: документ, мой мандат, на берегу… у кого-то… кто ждет на пирсе… с портфелем… Ах, какой же я нелепый… Ведь главное – сойти с корабля… Поздно. Поздно!»

Чекист уже настиг его, схватил поперек корпуса, и в это мгновение мощный взрыв смел все окрест…

Шестаков и Болдырев стояли на причале морского порта, у стенки, где был взорван «Руссель».

В воде еще полно было всякого мусора, обломков, нефтяных пятен, оставшихся после взрыва. Чуть в стороне, вдоль причала, лежали тела погибших во время взрыва.

Болдырев подвел к ним Шестакова, указал на Берса:

– Вот он… Вахтенного, к счастью, только оглушило… Он этого липового ревизора сразу же опознал.

Шестаков спросил:

– А пропуск сохранился?

– Ну как же! Правда, он подмок маленько, но я его высушил… – Болдырев достал из кармана гимнастерки и аккуратно разгладил листок. – Вот, видите, Кутырин, Семен Иванович, ревизор финотдела. Подпись заместителя начальника штаба, печать. Все чин чином…

– И что, этот Кутырин рискнул…

Болдырев досадливо перебил:

– Да нет, настоящий Кутырин в командировке. Просто фамилию его использовали для блезиру.

Шестаков в задумчивости прошелся по причалу.

– А подпись замначштаба?

– С Алексеем Алексеевичем Шаговым я уже разговаривал. И пропуск ему показывал. Моя, говорит, подпись – похожая. Я, говорит, наверное, и от своей настоящей не смогу ее отличить.

Шестаков нахмурился:

– Ну, подпись, положим, могли срисовать. Есть способы. А печать?..

– Настоящая, по всему судя. Мы тут всем отделом ее разглядывали, даже в лупу смотрели.

– И что же, таким образом, выходит? – Шестаков, прищурясь, смотрел на Болдырева. – Подпись – похожая, фамилия – подлинная, печать настоящая. Да, он ведь и пароль вахтенному правильно сказал?

Болдырев побагровел.

– Выходит, таким образом, – невольно повторил он за Шестаковым и развел руками, – выходит, что пропуск выдали в нашем штабе. И пароль тоже.

– Значит, предатель?..

Болдырев поджал губы и не ответил.

Шестаков продолжал мерить большими шагами набережную.

– Красиво, красиво, ничего не скажешь, – бормотал он. – Какие-нибудь соображения имеются?

Болдырев поморщился:

– Да нет пока… Люди в штабе все известные, все проверенные… подозревать, знаете, только начни, потом уже не остановишься…

– Проверенные, говоришь? – усмехнулся Шестаков. – Оно видать… а кто ж он сам, взрывник-то этот? – Шестаков показал на тело Берса.

Болдырев пожал плечами:

– Пока не знаю, пытаемся установить. Кабы жив был, а то ни документов, ни примет особых…

– А что приметы? Что бы вы с ними делали?

Болдырев сказал неуверенно:

– Ну-у, разослали бы по местам, в центр – авось кто-либо опознал бы.

Шестаков иронически улыбнулся:

– По вашим «приметам» опознают, как же! Читал я тут розыск одного: «Ищем бежавшего из-под стражи белогвардейского офицера. Волосы кудрявые, черные. Высокий, худой. Особая примета – лысый».

– Ошибок у кого не бывает, – обиженно отозвался Болдырев. – Мы ведь, как-никак, учимся только, опыта мало.

Шестаков жестко бросил:

– Быстрее учиться надо! А то публика эта, – он снова кивнул на тело Берса, – запустит нас всех рыб кормить, пока научимся!

Как бы оправдываясь за свою неумелость, Болдырев сказал:

– Само собой, в этом вопросе расхождений быть не может. Что касается террориста, то, по крайней мере, ясно, что он барского сословия.

– Из чего сие следует? – удивился Шестаков.

– Очень просто: тело холеное, нежное и белье тонкое…

– Да-а, это примета, ничего не скажешь! – насмешливо протянул Шестаков.

Болдырев в ответ только развел руками.

И тогда Шестаков решительно предложил:

– Давай-ка подумаем, как нам в собственном штабе разобраться. Есть у меня одна мыслишка…

И он принялся излагать свой план.

Спустя полчаса на пирс пришли Неустроев, Щекутьев и несколько других работников штаба.

Шестаков сказал им:

– Я вот все прикидываю – нельзя ли попытаться достать уголь со дна морского? Хоть часть его спасти?

Неустроев задумчиво потер лоб:

– Я тоже над этим размышлял… Полагаю, что малоперспективное это занятие. Взрыв был слишком сильный – уголь раскидало далеко, надо полагать. А характер приливно-отливных течений в этом месте таков, что большую часть угля, скорее всего, уже оттащило в сторону рейда.

Шестакову не хотелось отказываться от надежды.

– Но ведь не весь же? – упрямо сказал он.

– Конечно, – согласился Неустроев. – Да что толку – его здесь так должно было перемешать с грунтом, что проще новый уголек нарубить, в шахте. Боюсь, вам придется телеграфировать в Лондон, чтобы все начинали сначала… Хочется нам этого или нет – необходимо законтрактовать еще один пароход с котельным кардиффом.

Шестаков грустно покачал головой:

– Не получится.

– Почему, Николай Павлович?

– По ряду причин, Константин Иванович. Во-первых, неизвестно, удастся ли заключить новый контракт. Во-вторых, если даже нам продадут груз угля, будет трудно зафрахтовать в это время транспорт… В-третьих, пока снарядят пароход, пока он дойдет сюда, пока мы его на караван перелопатим… – Шестаков подсчитал в уме время и, махнув рукой, безнадежно закончил: – Будет середина августа, караван неизбежно окажется в пике ледовой обстановки и…

– …вмерзнет во льды на полпути, – закончил за него Неустроев.

Повисла тягостная пауза – случившееся было катастрофой, последствия которой разрушали все планы Сибирской экспедиции. И собравшиеся напряженно размышляли, пытаясь найти выход из почти безвыходного положения.

– У меня есть одно предложение! – неожиданно подал голос Сергей Щекутьев. –