группой студентов с мрачными лицами. Кирклину было шестьдесят четыре, и я сразу узнал его по фотографиям, которые видел в журналах по кардиохирургии. Он был худощавым седовласым мужчиной, ростом около 175 сантиметров, но именно тяжелые очки в темной оправе делали его узнаваемым. Одет он был в накрахмаленный белый лабораторный халат с вышитой на нем фамилией, хотя в тот момент я находился слишком далеко, чтобы ее прочитать. Я видел лишь лицо, которое выглядело мрачнее тучи. Он был зол, а его студенты казались встревоженными и удрученными. Неужели умер кто-то из его пациентов? Нет. Просто бригада, дежурившая ночью, не сообщила ему о важном осложнении. Инсульте.

Жизнь у тех ребят была несладкой. Каждый резидент дежурил через ночь и считал удачей уйти из больницы раньше 19:00 следующего дня. Я понял, как важно тщательно побриться перед утренней встречей с боссом. Он не терпел неряшливости и усталости, хотя резиденты были постоянно измождены. Это было неотъемлемой частью обучения.

Подойдя к группе поближе, я услышал разговор. Кирклин хотел знать, почему новый резидент дал пациенту определенный препарат для замедления ускоренного сердечного ритма. Недавно присоединившийся к группе молодой человек не успел ознакомиться со строго регламентированными протоколами его босса по послеоперационному уходу. В ответ на натиск он ответил, что звонил Кирклину прошлой ночью и что тот сам велел ему дать этот препарат.

– Я такого не помню, – сказал Кирклин, выпуская пар из ушей. – Должно быть, я спал. Никогда не выполняйте распоряжения, которые я отдаю во сне.

Когда я прошел мимо группы, босс закончил свою тираду и собрался покинуть дрожащих резидентов. Наши глаза встретились, и я замер от его ледяного взгляда.

– Вы ведь Уэстаби? Я видел вашу фотографию. Я ждал вас на прошлой неделе.

Это была тестовая реплика, нацеленная на то, чтобы сразу поставить меня в неловкое положение. Я просто ответил со своим лучшим английским акцентом:

– Нет, сэр. На прошлой неделе было Рождество.

Старший резидент, стоявший у него за спиной, закатил глаза, ожидая бури. Но вместо этого широкая улыбка озарила усталые глаза Кирклина, которые сморщились за очками в роговой оправе. Англичанин возразил живой легенде и заработал тачдаун.

– Мне говорили, что у вас сложный характер, – сказал он. – Бенталл отправил вас в коррекционную школу. Пойдемте в мой кабинет.

Юджин Джин Блэкстоун ждал его там. В университете Блэкстоун обучался хирургии, но затем целиком посвятил себя исследованиям сердечно-сосудистой системы. Его задача заключалась в том, чтобы анализировать данные, получаемые из отделения, делать выводы и использовать полученные результаты для формирования повседневной клинической практики. Некоторые называли Блэкстоуна «вспомогательным мозгом Кирклина», и даже сам Кирклин считал его гением. Моя невысокая должность называлась «иностранный научный сотрудник». Нас таких было несколько человек, и мы находились на нижней ступени неофициальной иерархии. Мы были лабораторными крысами, которые помогали в операционной. Но в этом не было ничего плохого. Само пребывание там считалось привилегией. В той среде каждому приходилось начинать с первой ступени, и мы все надеялись попасть в какой-нибудь масштабный исследовательский проект, который позволил бы нам публиковать важные статьи и видеть свои фамилии рядом с фамилией мастера Кирклина и волшебника Блэкстоуна. Мы все считали это залогом успеха в родной стране.

Первые аппараты искусственного кровообращения состояли из пластиковых трубок, простого насоса, сложного оксигенатора, резервуара для крови и системы отсасывания.

Кирклин попросил меня рассказать о себе. Видимо, в моей характеристике промелькнула фраза «технически выдающийся хирург, но работать с ним – настоящий кошмар». Хотя я был вполне доволен таким описанием, Кирклин удивился, чем я заслужил вторую часть характеристики. Был ли я самонадеянным типом из какой-нибудь частной школы вроде Итона или Хэрроу (Harrow School)? Я поспешил вывести его из заблуждения и рассказал о своем детстве в северном английском городке, похожем на Бирмингем в Алабаме. Я упомянул о том, что мой дед умер от сердечной недостаточности, потому что в то время никто не мог ему помочь, и о том, что я работал на металлургическом заводе и санитаром в больнице, чтобы обеспечивать себя во время учебы в медицинской школе. В своем трудном характере я винил травму головы. Кирклин, который был большим любителем американского футбола, заинтересовался. Он удивился тому, что регби не менее жесткий вид спорта, но при этом игроки не носят шлемы.

Мне было приятно, что я завладел их вниманием на целых двадцать минут. Шел оживленный разговор, и я неоднократно их смешил. Эта импровизированная встреча казалась мне равноценной выигрышу в лотерею. Список новых проектов на год был уже составлен, но формальное собрание по распределению исследовательской работы должно было состояться позднее на той же неделе.

Когда резиденты жаловались на недосып из-за долгих ночей в отделении реанимации – их быстро заменяли опытными медсестрами.

Пока Кирклин отошел к секретарю, Блэкстоун обратился ко мне. «Я ознакомился с вашим резюме, – сказал он. – У вас есть биохимическое образование. Думаю, вы можете нам кое с чем помочь».

Утомленный сменой часовых поясов, я улыбнулся ему в ответ, но мое настроение упало. Я не хотел заниматься дурацкой биохимией. Я приехал, чтобы оперировать и показать им, чего я стою. Поэтому я ничего не ответил.

Затем вернулся Кирклин. «Я хочу, чтобы вы работали с моим сыном над одним проектом, – сказал он. – Джим недавно вернулся из Бостона и присоединился к нам в качестве старшего резидента».

Я слушал внимательно. Если босс хотел, чтобы в проекте участвовал его сын, это означало, что проект важный. Прежде чем направиться из кабинета в операционную, Кирклин сказал: «Присоединяйтесь ко мне, после того как Джин вам все объяснит».

Меня приняли в бригаду. Больше никаких выходок. Я понимал, что отныне мне это с рук не сойдет. Я должен был стать командным игроком, а не примадонной.

График работы в отделении был тяжелым. Резиденты начинали обход в 05:00, а ровно в 06:00 звонили Кирклину с отчетом. Стоило позвонить минутой ранее – он бросал трубку, а минутой позже – он устраивал разнос по приезде в больницу. Операции начинались после завтрака, в 07:00, и продолжались до позднего вечера. Заболеваемость и смерть пациентов считались просто недопустимыми, особенно по причине человеческой ошибки. Затем наступал черед вечернего обхода. Академические собрания с участием всех сотрудников отделения, на которых обсуждались продвижения в исследовательской деятельности, проводились в 08:00 в среду и субботу. Тематические презентации и обзоры журнальных статей должны были быть безупречными. В 07:00 по воскресеньям Кирклин и Блэкстоун проводили академические бизнес-встречи, на которых обсуждался прогресс в различных исследованиях