а потом я отвечу на твой. Идёт?

Она кивнула:

— Идёт! Какие вопросы?

— Вопрос номер раз! Что бы ты сказала про меня, если бы я в школе начал обсуждать с ребятами то, как мы с тобой целовались, и чем это закончилось? Наверное, сволочью бы назвала, верно?

Она усмехнулась и кивнула:

— Правильно. К чему ты это?

— Сейчас поймёшь... Сначала короткая предыстория, а потом второй вопрос. Так вот: весной этого года в Шереметьево-2 таможня задержала подозрительную пожилую гражданку, прилетевшую к нам из Франции. Она безропотно согласилась с досмотром двух её чемоданов, но наотрез отказывалась предъявить к осмотру свою дамскую сумочку. Когда её всё же принудили к этому, то выяснилось, что женщина отказывалась лишь по той причине, что в сумочке у неё имелся несвежий носовой платок, пара упаковок презервативов и, пардон, трусики. Трусики тоже были несвежими...

Она рассмеялась, представив эту картину. Серёга подождал немного, а потом с ухмылочкой сообщил:

— Здесь нет ничего смешного. Женщине было так стыдно, что у неё случился гипертонический криз, от которого она прямо в помещении таможни скончалась. Оказывается, смерть от стыда — это вовсе не фигура речи, как я всегда думал, а самая настоящая реальность. Кстати, она, то есть эта смерть, вызвала серьёзные дипломатические осложнения между Советским Союзом и Францией...

М-да... Она сердито нахмурилась.

— Дурак! Мог бы и предупредить, что это не шутка!

— Мог бы... — Серёга вздохнул и снова взял нож с вилкой в руки. — Только тогда ты вряд ли смогла бы прочувствовать, насколько важна бывает приватная сфера и её неприкосновенность.

— Ты сейчас на Ларису намекаешь?

Серёга молча кивнул. Он не мог говорить, потому что как раз затолкал себе в рот целый желток. Прожевав и проглотив, подтвердил:

— Вкусно... Да, на её приватную сферу, на твою, на мою... Тебе нужно переодеться, Юль. Как бы ты школьное платье не запачкала. Хочешь, я тебе какую-нибудь из своих рубашек выделю? Подвернёшь рукава и будет оно тебе, как коротенькое платье. Повесишь в шкаф на плечики и будешь переодеваться, когда ко мне приходишь. Как тебе идея?

Она улыбнулась ему и согласно кивнула. У неё рот тоже был занят. Вот почему она не может на него долго сердиться? Ведь ведёт себя порой, как законченный лопух. Семён Семёнович Горбунков! (1)

***

Она выбрала себе не новую байковую ковбойку в красно-голубую с чёрным клетку. Хотела примерить Серёгину голубую рубашку с жёстким воротником, но он отсоветовал. Говорит, отложи её в сторону, а когда в квартире будет жарко, тогда наденешь, а сейчас возьми что-нибудь более тёплое.

Посмотрел он на неё своими тёмными глазищами, когда она переодевшись из ванной вернулась, улыбнулся, и ей сразу так приятно стало. Подумала даже, да и чёрт с ней, с этой Ларисой. Даже если Серёга и темнит, то и пусть. Лариса — девушка и в самом деле красивая. Это так, но она-то ему тоже нравится! Вон как смотрит. Так приятно...

***

Серёга за письменным столом пыхтел над упражнениями по русскому, которые Юля ещё вчера вечером сделала, а она устроилась на его тахте с хрестоматией и зубрила отрывок из «Смерти поэта». Она первая не выдержала тишины. Соскочила с кушетки, потянулась, подошла к стулу, за котором сидел Серый, заглянула к нему в тетрадку. Ага, он уже заканчивает. Спросила:

— Серёж, давай музыку включим, а? Я что-то засыпаю уже...

Серёга кивнул, дотянулся до магнитофона — он в левом дальнем углу стола стоит — и включил кнопку «Сеть». Подождал немного, убрал громкость и пустил ленту. Она положила руки ему на плечи.

— Давай быстрее письменные заканчивай! Тебе ещё отрывок из стихотворения учить.

— Я уже...

— Уже выучил?

— Угу. Оно же короткое. Один раз прочитал и запомнил. У меня память приличная.

— Ничего себе приличная... — вздохнула она. — Мне бы такую. Она у тебя с детства такая или какие-нибудь упражнения по развитию памяти делал? Я слышала, бывают такие.

— С детства. Но такие упражнения и правда существуют, и я их знаю. Если хочешь, как-нибудь позанимаюсь с тобой.

Вместо ответа она наклонилась к нему, прижалась щекой к его уху, руками оплела его грудь и замерла. Серёга медленно голову к ней повернул, и она поняла, чего он хочет. Нежно-нежно, как в том сне с гитлеровцами и собаками, прикоснулась губами к уголку его рта. Как и во сне, Серёга перестал дышать и развернул голову ещё сильнее, выпрашивая настоящий поцелуй.

Не прошло и минуты, как она уже сидела у него на коленях, и они целовались. Какие нежные у него руки. Как приятно, когда он к ней прикасается. Он гладил её щеку и шею, его рука забиралась под рубашку и майку и ласкала правую грудь. Она только вздрагивала, когда удовольствие от этой ласки делалось чересчур интенсивным. В такие моменты ей хотелось быть к нему ещё ближе, хотя как можно быть ещё ближе, если ты сидишь у парня на коленях и позволяешь ему очень многое!

Ой, нет! Туда нельзя! Серёжкины пальцы проникли под резинку трусиков на бедре и начали смещаться в сторону живота. Она поймала его руку и, не отрываясь от его губ, молча покачала головой. После этого он сам убрал руку и разорвал поцелуй.

Они посидели немного, не глядя друг на друга, а потом, когда дыхание пришло в норму, она соскочила с его коленок и отправилась в угол комнаты к шведской стенке. Специально туда ушла, потому что как только перестали целоваться и, особенно, после его попытки забраться в трусики, ей стало неловко. Забралась почти под самый потолок и оттуда, сверху взглянула на него. Серёга наблюдал за ней, но когда заметил её взгляд, тут же отвернулся, взял ручку и склонился над тетрадью. Потом, не оглядываясь, добавил громкости на магнитофоне. Там Битлы заканчивали петь про жёлтую подводную лодку.

Взгляд, которым он наградил её напоследок, ей не понравился. Похоже, обиделся. Ну и что? А если мне стыдно? Стыдно и страшно... Настроение от этих мыслей постепенно упало. Она повисела на одних руках ещё немного, слушая следующую песню Битлов и болтая ногами в воздухе, а потом вздохнула, слезла на пол, подошла к нему, помедлила немного, но всё же положила руки ему на плечи. Серёга не отреагировал. Даже не пошевелился. Тогда она снова оплела руками его грудь, прижалась горящей щекой к его уху, набралась духу и наконец, шепнула:

—