Первая линия, шедшая вдоль всех рядов, называлась Ножовая — это была самая популярная линия. Здесь с одной стороны были лавки, а с другой, к наружной стене, — так называемые «овечки». Это стеклянные ящики, стоявшие на прилавках. В «овечках» продавали, как и по всей линии, в розницу. Здесь можно было купить пуговицы всех сортов, кружева, ленты, нитки, иголки, наперстки, венчальные свечи, галстуки, перчатки, носовые платки, чулки, носки, манишки и прочее в этом роде. В лавках, напротив «овечек», продавали обувь, шляпы, картузы, ковровые платки, шали, дамские пояса, веера и все то, что называется модными товарами. Запрашивали втридорога, а товар старались «всучить» не особенно доброкачественный. Строптивого покупателя провожали смехом или оскорбительными остротами. Распущенность была полная, и, несмотря на это, Ножовая линия с утра до вечера кишела покупателями, а главное — покупательницами. Чем далее в глубь рядов, тем становилось холоднее; здесь в проходах пахло сыростью. Здесь оживления было меньше, чем в Ножовой линии, и приказчики, стоя у дверей, зазывали покупателей и покупательниц, а зазевавшихся затаскивали в лавки, а потом «острили» над ними, стараясь отличиться друг перед другом. В самых рядах — торговля шелковой материей, ситцем, бархатом, чемоданами и другими товарами. Здесь торговали и оптом, и в розницу.

Каждый ряд носил свое название; были ряды Суконный, Суровской, Сундучный, смотря по роду товаров.

У оптовых лавок были навалены кипы товаров и загромождали и без того узкие проходы. С утра до ночи в рядах толкался народ, и говор гулко отдавался по линиям. Мальчики, отданные родителям для обучения торговому делу, страдали более всех у этих лавок. Они обязаны были стоять у дверей, не смея присесть, и должны были зазывать покупателей. Доставалось им главным образом зимой: они зябли на морозе, и щеки их всегда были отморожены. Особенно им неудобно было с чаем: стакан горячий, держать его — руки жжет, а руки окоченели; вот мальчик и перекидывает горячий стакан из руки в руку, обжигая их и губы, прихлебывая чай. Кроме этого, каждый считал необходимым к мальчику «руку приложить», начиная с хозяина и кончая простым рабочим парнем, и «трещали зубы» мальчиков… Это называлось «ученьем добру».

Что мальчики терпели, и сказать трудно! Их «гоняли» и хозяева, и приказчики, и хозяйки, и кухарки — кто за кипятком в лавку, кто с письмом, кто за разными покупками. Да еще прежде, чем пойти в лавку, мальчик должен был вычистить несколько пар сапог и хозяину, и старшему приказчику, и помощникам, и за все это, кроме «таски», — ничего…

Никольская улица была вся усеяна торговыми заведениями, торговавшими преимущественно церковными вещами и книгами; торговля здесь больше розничная, но довольно обширная. В то время, о котором я говорю, то есть лет сорок — пятьдесят тому назад, Никольская улица не представляла из себя того великолепия, как сейчас; тогда не было таких прекрасных домов, рядов и гостиниц. На Никольской улице, кроме Казанского собора,* находится греческий Никольский монастырь* с часовней. Недалеко от монастыря находится здание Печатного двора,* теперь Синодальной типографии. Далее следовали лавки книжные. Отсюда преимущественно и составилось выражение об известного рода литературе: «литература Никольского рынка», что сразу характеризовало низший сорт литературы, в огромном количестве расходившейся и расходящейся по Руси.

Возвращаясь назад к Красной площади, но другой стороной, встречаем торговлю под воротами домов книгами, а главное — лубочными картинами, которыми были увешаны широкие ворота. Любопытны были эти лубочные картины, теперь уже вышедшие из употребления. Они изображали в лицах и русские песни: как мужик на своей жене-щеголихе, по просьбе которой продал лошадь и корову и купил жене наряды, везет дрова из леса на дровнях. Тут «И не белы снеги», и «Не будите меня молоду», где изображен хоровод девушек, и пляшущий пастух с рожком, и стадо; здесь же красовалась популярная картина «Как мыши кота хоронили» и как купец «в трубу вылетел», на которой виден был вылетевший из трубы купец, в длинном сюртуке, в сапогах с бураками и с цилиндром-шляпой в руке. Потом генерал Бебутов* верхом на коне, под ногами которого шли маршем солдаты; битвы с турками и другими народами; народные русские сцены, а также сцены из сказок. Были картины раскрашенные, но как! Например, по всем воротникам донских казаков проведена одна линия, и кажется, что у целой сотни казаков один красный воротник, а размахнувшаяся рука живописца и неба немножко прихватит, а там и трава, и облака зеленые, и коричневые деревья, и мундир начальника полка, да, кстати, и голубая лошадь вместе с рекой, в которой, вероятно, по несчастью выкупался конь. Тут же развешаны были виды разных монастырей, популярных на Руси, и особенно виды Афонской горы, также «Страшный суд», с огромной зеленой извивающейся змеей.

— Вот, бабушка, все здесь будем, — говорит будочник, затесавшийся под ворота «курнуть», сгорбленной старушке с котомкою за плечами, слезливо смотрящей на картину.

Старушка поднимает глаза на блюстителя порядка и, вздыхая, говорит:

— И-и-и, где нам, батюшка, бедным, это только в пору вашему благородию.

Народ, всегда во множестве толпящийся под воротами, громко хохочет.

И всегда много глазеющего народа под воротами, а тут же, кстати, и пирожники, и блинщики, и мальчишки с малиновым квасом в стеклянных кувшинах.

Напротив греческого Никольского монастыря находится Богоявленский монастырь.* На этой стороне торговля преимущественно тульскими изделиями: самоварами и принадлежностями к ним, приборами к дверям, а также ножницами и вообще стальными изделиями. Переулки, ведущие с Никольской к Ильинке, и сама Ильинка ведут огромную оптовую, преимущественно мануфактурную торговлю. Тут ворочают огромными капиталами в сотни миллионов рублей, это центр всероссийской торговой силы. Здесь каждый торговый угол носит свое название: Мещаниново подворье, Суздальское подворье, Чижовское подворье и много других. На дворах этих подворий и находятся лавки и амбары, где происходит эта громадная торговля. Здесь мелкого покупателя нет, здесь «оптовик», который наезжает в Москву сам редко, а требования свои выражает или письмами, или «эстафетой», оттого здесь покупателя мало и видно. Но зато суета здесь большая: с утра до вечера рабочие, русские и татары, запаковывают и распаковывают товары, кладут на воза «гужевых» извозчиков, которые своими возами застанавливали, бывало, все подворья. Товары привозились и отвозились, грузились и разгружались, и жизнь кипела, как смола в котле. Тогда на этих подворьях такого простора, за исключением немногих, уж очень больших, и удобств не было, все было грязновато и темновато, особенно осенью и