Шрифт:
Закладка:
— А может, нас околдовали, деда?
— Какое там околдовали, — сказал дед и прибавил не слишком изысканное выражение. — Просто надо заучить приливы и отливы и помнить, зачем нос дан и глаза, а то очнешься как-нибудь в море утопленником и поймешь тогда, что в твоем образовании были пробелы. Все равно ты скоро кончишь школу, так что сможешь ходить теперь с нами в море. По крайней мере будешь от греха подальше.
— Ой, деда! — воскликнул Мико. — Можно мне с вами? Неужели мне наконец можно с вами в море? — И сел в кровати.
— Да тише ты! Спи, Христа ради! — сказал дед. — Мне еще придется сначала отца твоего уговорить. Он хочет, чтобы ты еще годик-другой обождал, да я его как-нибудь уломаю.
Дверь снова отворилась, и в ней, как в раме, появилась мать.
— Ты уедешь отсюда! — крикнула она. — Уедешь! Слышишь, ты? Завтра утром отец посадит тебя на автобус, и поедешь к дяде Джеймсу. Уж он-то не даст тебе сидеть сложа руки. Пусть заберет тебя прочь с глаз моих. Слышишь? Прочь с глаз моих! Добился, что брат твой весь в жару. Еще хорошо, если у него воспаления легких не приключится. И все ты! Все, все ты! Убирайся ко всем чертям из Кладдаха и дай мне и всем матерям здесь вздохнуть спокойно без твоих пакостей. Уж теперь-то ты не будешь подбивать их сыновей на всякие безобразия. Теперь, по крайней мере, на меня пальцем на улице не будут указывать.
И она вышла, хлопнув дверью.
— Ну, Мико, — сказал дед, помолчав немного, — видно, в море ты не пойдешь.
— А что там, дед, — спросил Мико, — у дяди Джеймса?
— Не знаю, — сказал дед, — только думается мне, что ничего хорошего, раз он братом твоей матери приходится. Для меня Кладдах всегда был достаточно хорош. Родился я здесь, здесь и помру, и кланяться мне некому и не на чем. Может, тебе, Мико, и будет на пользу съездить в Коннемару да посмотреть, как они там живут, на нас не похоже. У Джеймса хоть лодка есть, если можно назвать лодкой корыта, в которых они там разъезжают. Поучись у них, а потом возвращайся назад, и мы настоящего рыбака из тебя сделаем.
— Да, — сказал Мико, — только я, деда, не хочу уезжать. Зачем она меня отсылает? Ведь я, деда, никогда никому ничего плохого не делал. Просто у меня все не как у людей получается, а потом я такой большой, что с меня за все спрашивают.
— Слушай, Мико, — сказал дед. — Ты свою мать знаешь. Если она что сказала, так тому и быть. Да простит Господь твоему отцу! Эту бабу давно бы надо палкой. Только кто меня, старика, станет слушать? И чего мне расстраиваться из-за ваших дел, когда я уже больше чем одной ногой в могиле стою? Сами о себе заботьтесь. Эх, было бы сейчас утречко да был бы я в море, и только бы и было у нас забот, что правильный курс держать да парус по ветру ставить… Спи, сынок, Христа ради. Отдохни, утро вечера мудренее.
И он с шумом повернулся на бок и уткнулся лицом в подушку.
Мико лежал в постели и старался себя жалеть. Это ему не удавалось. «И к чему это мне? — спрашивал он сам себя. — Пора привыкнуть, что я всегда во всем виноват. Уж и так меня Бог пометил, ну и оставил бы после этого в покое. И не надо было Ему награждать меня таким красивым братом, как Томми, да еще и умным вдобавок, когда у меня самого в голове солома. Я всегда хотел стать рыбаком, и больше мне ничего не нужно. И жил бы я тихо и мирно, и состарился бы, как деда, потихоньку да помаленьку, и ума б набрался. Но на этот раз и дед подвел. Мог бы он… Э, да что там! Вот поеду к дяде Джеймсу, и буду на него работать, как негр, и, может, погибну или еще что там со мной случится, и тогда, может, ей все-таки станет меня жалко, и она поймет, что не такой уж я плохой, как они все думают». А потом еще подумал: «Кабы не случилось чего после этой истории на острове. Ну ладно, раз так, пускай — уеду я, куда она меня гонит. Только хорошо бы все тем и обошлось, чтоб не думать мне больше о том, что случилось, не бояться». Так как он был еще очень юным, сон быстро сморил его, и так как ум у него был неискушенный, то сон его был безмятежен.
А с запада пришел дождь и хлынул на сушу и на море.
Глава 6
«Мико! — писал Питер.
Весть о твоем предстоящем возвращении к родным пенатам, после года заточения в безлюдных просторах Запада, потрясла весь город. Зная твою врожденную скромность, я сделал все, чтобы удержать городской совет от устройства официальных торжеств в твою честь. Только подумай! Четыре оркестра, вооруженные силы, зачатки нашего флота, профессора, студенты!.. Как бы то ни было, Кладдах, должен признаться, главным образом в лице Туаки, совершенно опьянен известием о твоем приезде. Туаки только и знает, что всех спрашивает, слыхали ли они последнюю новость. Знаешь, какой он: глаза вытаращены, от восторга задыхается, прыгает с ноги на ногу. Можно подумать, что он сейчас разразится таким сообщением, что весь мир только ахнет. В канун твоего появления он, наверно, всю ночь глаз не сомкнет. Да и все мы очень рады будем тебя видеть.
Твое письмо — все его семь строчек — оказалось
