Ее крепкая и цепкая ручка вцепилась в тело его, а губы красавицы стали касаться его губ и даже кусать их, словно от жадности, в страсти своей эта женщина еще и боль ему причиняла, но он ее не останавливал. Как ни вспоминал Волков, но не мог вспомнить он женщины более страстной, чем Бригитт.

Глава 13

Чтобы не платить лишку, он взял с собой только сто человек и выезд из молодых господ. Пошли с флагами, хоть и не война, взяли с собою его шатер. Утром вышли и двинулись не спеша по морозцу. Торопиться особо было некуда.

За отрядом поехала и Бригитт Ланге, она с утра собирала Волкова и собиралась сама. Он надел лучшую свою шубу, думал-думал и решил доспех не надевать, и так слишком все будет воинственно выглядеть, сеньоры графства решат, что он их пугать приехал. Решат? Да приедут ли они вообще? Волков очень на то рассчитывал.

Ему нужно было закончить распрю или хотя бы пригасить, не длить и не ворошить ее для пущего огня. Обозлить местный сеньорат никак не хотелось. Может, сеньоры и позабудут про мерзавца Шауберга со временем. Для того он и просил Брунхильду, чтобы она привезла на место встречи графа, мужа своего. Один он, конечно, не поедет, увяжутся за ним подхалимы, соседи и приближенные, но с ними-то и собирался говорить кавалер. Для этого он и взял флакон с ядом, который через жену Шауберг передал Бригитт для преступления страшного. А еще и письмо от него же, в котором тот писал Элеоноре, что собирается купить яд у какой-то старой ведьмы. Да, Волков ехал не с пустыми руками, повод убить любовника жены у него имелся. И повод был, и доказательства низости Шауберга. Мало того, убить мерзавца он мог и без поединка, даже в этом его мало кто упрекнул бы. Но вот вешать благородного человека на заборе… Вот за это с него и спросят. Если, конечно, приедут. Но ему казалось, что Шауберг – это всего лишь повод, только повод, и ничего более. В действительности сеньорам в графстве, скорее всего, не нравилась война, что он тут затеял. Вот истинная причина, почему они хотели выдать его герцогу. Никому из местных господ не хотелось, чтобы разъяренные горцы опустошали их пределы. А то, что горцы после двух или даже трех унизительных поражений будут раздражены, уж никто не сомневался.

Волков вздохнул и потер горло. Он надел тот самый колет со вшитой кольчугой, в котором дрался с Шаубергом, а за кружевным высоким воротом колета прятался крепкий обруч из железа, который защищал горло и шею. Он-то и впивался в кожу, но ничего, кавалер готов был потерпеть. Всяко это легче, чем целый день носить кирасу и горжет. В самый последний момент, когда Волков уже надел колет и перчатки, Бригитт заметила на одежде порезы, которые остались от меча Шауберга, но Волков не стал снимать эту отличную одежду, решил, что шуба все скроет. Так и поехал.

А госпожа Ланге надела самое дорогое свое платье, все украшения, что у нее были, включая золотой браслет, что дарил ей Волков, надела шубу. Велела запрячь себе карету госпожи Эшбахт, не в телеге же ей ехать. Садилась в нее, высоко подбирая дорогие юбки, чтобы не запачкать. Настроение у Бригитт с самого утра было решительное. Собиралась в дорогу так, что бранью не ограничивалась, дворовые бабы оплеухи получали чаще, чем обычно, – только звон по дому стоял. Лицо красавицы было холодным и даже злым; когда она уселась в карету, даже Волкову не улыбалась. Куда только делась вся ласка, вся нежность, что так и лились из нее ночью? Но даже злой и холодной она была прекрасна.

И опять кавалера удивило то, что не его распоряжения ждали кучер и молодые господа из выезда, что уже сидели в седлах, а поджидали, пока она, усевшись на подушках и расправив платье, негромко скажет: «Трогай уже». Хлыст щелкнул, и карета покатила со двора. И все поехали, не дожидаясь приказа от господина. Удивительно, как Бригитт так смогла все в доме поставить, что не госпожа Эшбахт всем тут заправляла, а незаконнорожденная ее родственница. Но не об этом сейчас Волков думал, не до этого ему было.

* * *

Шатер разбили на холме, почти на том самом месте, где он дрался с Шаубергом, может, чуть южнее. До полудня было еще далеко. Стали рубить кусты, жечь костры. Опять же благодаря предусмотрительности госпожи Ланге, которая велела взять две свиные туши, хлеба и бобы, занялись приготовлением еды господам и солдатам. Над поросшими кустарником глинистыми холмами поплыл приятный запах печенного на углях мяса.

Хоть Волков и завтракал дома весьма хорошо, как перед любым походом, но на ветру он захотел этого вкусного мяса с пивом, которое, опять же, додумалась взять умная Бригитт. Но не успел кавалер вместе с госпожой Ланге расположиться за походным столом на походных креслах подле шатра, не успел и раза укусить от сочного большого куска мяса с салом, как солдат, что стоял в пикете на дороге, замахал рукой и закричал:

– Едут! Едут, господа!

Волков сразу вскочил. Он волновался, какая уж тут еда. Но Бригитт поймала его за руку.

– Отчего же вы встали? Сядьте, господин мой, негоже господину Эшбахта, рыцарю божьему, хранителю веры и победителю свирепых горцев, прерывать обед. Не папа и не император по дороге едет, а такие же, как и вы, сеньоры и кавалеры. Сядьте и кушайте. А как пришлют гонца, так и поедете к ним.

То холодное спокойствие, с которым говорила эта красивая женщина, вдруг и Волкова успокоило. Он послушался ее и сел. Она, не выпуская его руки и склонившись к нему, продолжала:

– За Шауберга вам будут говорить, так не переживайте о том, господин сердца моего. Зовите меня сразу, я уж все им про него скажу, так скажу, что больше и не спросят. А надо будет, так и на Писании Святом повторю. А пока ешьте. Дозвольте, я вам порежу мясо.

Она взяла нож и на глазах многих его людей стала в его тарелке резать ему еду, словно матушка помогала малому любимому дитю.

– Оставьте это, – сказал он чуть сконфуженно, – я еще при руках и при силе.

Но она нож не выпустила, нарезала ему его кусок и сказала:

– Вот,