— Это он живет с другой стороны от них?

— Да.

— Он один? Кто-то говорил, он разведен.

— Да, уже несколько лет как. Я его жену не знала. А Мэри была с ней знакома, они жили рядом. Встретила девушка кого-то на работе — и привет, браку конец. — Ева встает, поднимает руки над головой, потягивается. — Прости, мне пора. Попросить Уилла вернуть секцию на место?

— Нет, не надо, оставь, как было. К тому же дырка почти заросла. И потом, кто знает, вдруг пригодится, — прибавляю я с улыбкой.

— Лео приезжает домой каждый вечер, как на той неделе?

— Нет, я сказала ему, чтобы не приезжал. Слишком далеко, чтобы мотаться дважды в день.

— Тогда, может, придешь на ночь к нам?

— Спасибо, но, если я решила остаться, надо привыкать ночевать там одной.

— Если передумаешь, скажи. Хочешь, побежим обратно вместе?

— Нет, спасибо, я совсем не фанат бега.

Ева смеется.

— Пока, Элис. Приятно было поболтать. Увидимся у Тамсин в пятницу. А может, и раньше.

Я задумчиво гляжу ей вслед. Я благодарна ей за рассказ, но слишком уж много информации она вывалила на меня за один раз. Может, это ей не стоит доверять? А Нина, судя по тому, что я узнала о ее романе и отношении к Тамсин, возможно, вовсе не была такой милой и приятной, как мне поначалу казалось.

Прошлое

У меня новая клиентка и новый кабинет. Он находится на втором этаже старого обветшалого здания, и я слышу, как она бегом поднимается по лестнице, громко топая по деревянным ступенькам. Опаздывает.

— Прошу прощения, — взволнованно выдыхает она. — Я заблудилась. Живу здесь совсем недавно, еще не очень хорошо ориентируюсь.

— Все в порядке, — говорю я и улыбаюсь. — Не стоило так бежать.

Серьезно, не стоило: щеки у нее раскраснелись, на лбу выступил пот. Волосы растрепались, половина собрана на затылке, остальные выбились и падают на лицо.

Я жду, пока она снимет пальто и очень длинный шарф, оба — черного цвета. Платье на ней тоже черное, как и ботинки. Она ловит мой взгляд, издает смущенный смешок.

— Пытаюсь соответствовать, — поясняет она. — Похоже, большинство женщин тут носят черное.

Я дежурно улыбаюсь и приглашаю устраиваться поудобнее, хотя, возможно, это будет непросто в угловатом кресле, которое было выбрано для этого кабинета. Я спрашиваю, тепло ли ей, а то на улице холодно, температура опустилась почти до нуля.

— Да, спасибо, — говорит она.

Я перевожу взгляд в окно, чтобы дать ей спокойно усесться. На улице шумно: люди возвращаются домой после рабочего дня.

— Как ваши дела? — спрашиваю я, когда она наконец устроилась.

Она садится поудобнее.

— Честно говоря, я и сама не знаю, зачем я здесь. То есть вроде бы все, в общем, неплохо. Наверное, мне просто нужно с кем-то поговорить.

— Я здесь как раз для этого, — я произношу эти слова располагающим тоном.

Она кивает.

— Не знаю, с чего начать.

— Что, если я пока задам вам несколько вопросов?

Снова кивает:

— Да, конечно.

Я кладу перед собой блокнот.

— Прежде чем мы начнем, я хочу, чтобы вы знали и не забывали о том, что все, сказанное вами в этой комнате, совершенно конфиденциально.

Она опять смущенно смеется:

— Хорошо. Правда, я вряд ли расскажу вам что-то сногсшибательное. Говорю же, я не знаю, зачем пришла. Моя жизнь идеальна. Но я несчастна. Очень стыдно такое говорить, но это правда.

Ее напряжение заполняет кабинет. Я беру ручку, записываю два слова — «идеальна» и «несчастна» — и слегка подаюсь вперед в своем кресле.

— Знаете, что говорил Генри Дэвид Торо? «Счастье подобно бабочке: пока за ним гонишься, оно ни за что не дается в руки. Но стоит отвлечься на что-то иное, как оно тут же вернется и само опустится тебе на плечо».

Она улыбается, выдыхает. Торо всегда срабатывает.

Глава 21

Я ВДРУГ РЕЗКО ПРОСЫПАЮСЬ. Хочу открыть глаза, но какое-то первобытное чутье приказывает притворяться спящей. Мозг мечется, пытаясь разобраться, в чем дело. И тут я понимаю: в комнате кто-то есть.

В крови вскипает адреналин, сердце бешено колотится, я слышу, как оно грохочет в груди, и в отчаянии убеждаю себя, что это все моя фантазия, ведь в прошлый раз, когда со мной такое произошло, в комнате никого не оказалось. Но я знаю — с жуткой, ужасающей уверенностью, — что кто-то стоит в изножье кровати. В состоянии, близком к параличу, я не смею дышать и жду, что вот-вот чье-то тело рухнет на мое и чьи-то руки сомкнутся у меня на горле. Напряжение становится невыносимым, я стараюсь сдержать свой страх, но не могу.

— Уходи! —