Шрифт:
Закладка:
– Да кто ж на такое пойдёт? – вырвалось у Платона Кудесова. – Я имею в виду, добровольно…
Кувшинное рыло надменно вздёрнулось.
– Вы полагате, – презрительно осведомился товарищ Викентий, – что в наших рядах не найдётся никого, кто бы ради народного блага шагнул под размыкало?
Между тем вечерело. Основания мегалитических столпов окутались сумраком, под одну из перемычек (возможно, ключевую) заглядывала розоватая круглая луна.
Сколько раз в окрестностях Секондхенджа шли подобные тайные сговоры! Может, его и сложили когда-то в качестве ловушки для неугодного кандидата в вожди. Сгущались точно такие же сумерки и точно такая же луна висела над капищем, когда, озарённый факельным огнём, ступил он под клики толпы в каменный круг и понял внезапно, какая это, в сущности, фигня – власть над племенем.
Оцепенел, уподобившись мегалитическому столпу, потом бросил наземь регалии и… Хорошо, если ушёл в жрецы.
Глава 12
Ах, если бы не отвращение к любым проявлениям социальной активности, какой бы вышел из Ефрема Нехорошева выдающийся политтехнолог! То, что творилось в Баклужино на протяжении двух последующих дней, не нуждается в описании, поскольку полностью соответствует приведённым выше словам старого колдуна.
Когда же объявлено было о том, что обе противоборствующие стороны согласились решить судьбу капища в публичной полемике двух своих представителей посреди Секондхенджа, город обезумел окончательно и к трём часам дня вымер. То есть стал безлюден. Всё способное тем или иным способом передвигаться схлынуло в направлении Колдобышей.
Ни в неолите, ни в бронзовом веке – никогда не собиралось возле каменных столпов столь грандиозных толп, ибо всё тогдашнее население вполне бы уместилось сегодня в одной девятиэтажке. Не выстави городские власти оцепления, последствия были бы непредставимы: задние, напирая на передних, наверняка бы вдавили их на внутреннюю территорию капища. Единственным местом, где людские массы не смогли подступить вплотную к памятнику неолитической культуры, явилось болотце, в котором пару дней назад чуть не увяз незадачливый фотокорреспондент политически нейтральной газеты «Баклужинец».
Забегая вперёд, скажем, что вред реликтовым дубравам был нанесён ужасающий. Неделю потом вывозили фантики, банки из-под пива и оставшуюся от групп поддержки мишуру.
Конечно, по логике, акцию следовало учинить в ночь полнолуния, но, слава богу, вовремя сообразили, что в тёмное время суток контролировать такую ораву, мягко говоря, затруднительно, а стало быть, жертв не избежать. Поэтому встречу назначили днём.
В мирные переговоры на лужайке, обещанные прессой, никто, понятное дело, не верил. Чернь жаждала зрелища и пёрла к Секондхенджу, как некогда в Колизей. Все знали, что предстоит поединок. Или даже не поединок, а средневековый суд Божий, когда истца и ответчика подвергали жестокому, но одинаковому испытанию: скажем, бросали связанными в воду, а потом смотрели, кто из них выплывет.
В частном порядке заключались многочисленные пари, а кое-кто из самых сообразительных и вовсе учинил тотализатор. Несомненным фаворитом считался, разумеется, Портнягин.
– Как ты? – озабоченно спросил товарищ Арсений, невольно повысив голос, поскольку было очень шумно.
– Это в смысле: не струсил ли? – мрачно усмехнулся товарищ Артём.
– Что ты не струсил, в этом я уверен. Волнуешься?
– Не очень. – Совиные глаза Артёма равнодушно окинули изнемогающее под людским напором оцепление. – Знаешь, если честно, не верю я, будто какое-то поганое размыкало… Ну, прочёл я этого Сироту! Волокна там у него распрямляются. И что? По-моему, если есть в тебе вера, гни её, распрямляй, она от этого только твёрже станет…
– Ну, дай бог… – пробормотал товарищ Арсений.
В следующий миг людское скопище по ту сторону капища так громко взревело и так долго не умолкало, что означать это могло одно: прибыли Портнягин с Нехорошевым.
Верно, прибыли. На огромном серебристо-сером джипе (лимузин бы до Секондхенджа не добрался).
– Слышь, – хмуро спросил Глеб старого колдуна, когда обоих приняли с почестями и стало чуть потише, – но ты уверен вообще?..
– Уверен, Глебушка, уверен, – даже не дослушав, задребезжал чародей. – То есть даже и не сумлевайся. Обманывал я тебя когда-нибудь?
После этих слов кандидат в Президенты совсем нахмурился. Если честно, случая не было, чтобы старый колдун Ефрем Нехорошев в чём-нибудь не надурил ученика. Что поделаешь – педагогика. Доводилось вам, скажем, общаться с преподавателями начальных классов, ушедшими на заслуженный отдых? Это кошмар какой-то! Привыкши, что детишки смотрят им в рот и берут на веру каждое их слово, эти токари душ человеческих пытаются морочить вам голову теми же самыми приёмчиками, что и малышне, да ещё и обижаются, когда пошлёшь.
Однако назад дороги не было. Пала тишина. Все встали на цыпочки, протянули шею, вылупили глаза. Те, которым повезло оказаться в первых рядах и не впритык к монолиту, видели, как медленным шагом, чем-то напоминая дуэлянтов, сближаются идейные противники: с одной стороны – старичок в чебурашке, поддерживаемый под локоток хмурым рослым юношей, с другой – одинокий надменный крепыш с немигающими совиными глазами.
Ефрем Нехорошев и сам уже не помнил, сколько раз он ступал на заклятую эту землю в пору полнолуния. Как всегда, душу охватила неизъяснимая печаль – стало нестерпимо жаль и смертного себя, и прочих собравшихся здесь смертных, и это смертное Мироздание, возникшее неизвестно зачем и неизвестно зачем бегущее к собственной гибели.
Потом он почувствовал, что рука Глебушки, поддерживавшая под локоток, дрогнула, разжалась. Повернулся, увидел ошеломлённое лицо питомца и его исполненные священного ужаса глаза. Тогда он перевёл взгляд на товарища Артёма. Товарищ Артём мечтательно улыбался.
– Ауа… – еле слышно произнёс он. – Ауы…
Повернулся, запинающимся шагом двинулся в сторону болотца и скрылся за одним из монолитов, откуда вскоре ничего не прозвучало, поскольку пистолет у товарища Артёма был с глушителем.
* * *
Помертвелые губы Глеба Портнягина шевельнулись.
– Ефрем… – потрясённо выговорил он. – Ради чего…
Дальнейшие его слова Ефрему Нехорошеву услышать не удалось. Запинающийся уход товарища Артёма был правильно воспринят публикой как полное поражение православных коммунистов – и толпа грянула во всю дурь. Разумеется, в иное время старый колдун с лёгкостью сумел бы разобрать окончание Глебушкиной фразы по движению губ, но только не сейчас. Слишком уж велика была мировая скорбь.
Всё, что он в тот момент смог, – это взять прозревшего Глебушку за руку и вывести его с заклятой земли.
К ним кинулись, отстранили друг
