на самом деле имел в виду Гувер, отправляя этих людей в Россию, было предметом спекуляций тогда и с тех пор. Откровенный антибольшевизм Гувера всегда имел большой вес у скептиков, среди которых самые лишенные воображения обвиняли, что американская помощь была направлена на свержение большевиков путем предоставления средств к существованию их политическим врагам. Чаще всего антибольшевизм Гувера использовался для обоснования того, чем русская миссия не была, а именно прямой филантропии, в то время как поиск ее истинной или вспомогательной цели был сосредоточен на предполагаемых коммерческих мотивах. Подозрение сосредоточилось на трех взаимосвязанных обстоятельствах.

Первое связано с личными деловыми интересами Гувера: в частности, с тем, что он использовал АРА как средство для восстановления своих дореволюционных интересов в горнодобывающей промышленности в Кыштыме на Урале. Фактически единственным очевидным использованием АРА в этом отношении была незаметная доставка Беллом и Келли нескольких продуктовых наборов бывшим российским коллегам и сотрудникам Гувера по бизнесу, но в то время идея о том, что личная выгода была фактором, выдвигалась политическими врагами Гувера — в основном радикальными группами, но даже сенатором США. Они нашли поддержку своему обвинению в том, как Гувер проводил свои операции по оказанию помощи. Рикард, генеральный директор АРА и сам горный инженер по профессии, сказал аудитории горных инженеров, что руководящие принципы администрации «такие же, как те, которые успешны на американских машиностроительных предприятиях, и особенно тех, которые контролируются в зарубежных странах г-ном Гувер. Подобные заявления, возможно, и придали теории толику правдоподобия, но мало кто из американцев всерьез воспринимал идею о том, что Мастер эффективности, уже обладающий огромным личным состоянием, был всего лишь инструментом мамоны.

Другое, более достоверное основание для сомнений в мотивах Гувера связано с его ролью на посту министра торговли. Россия предлагала огромный, непокоренный рынок, и работа Гувера заключалась в том, чтобы обеспечить Соединенным Штатам хорошие возможности воспользоваться этим преимуществом. Он прекрасно понимал, что, хотя миссией АРА была борьба с голодом, ее присутствие в России обещало дать Соединенным Штатам преимущество в европейской конкуренции, смазав колеса американской торговле и инвестициям. Его мысли задокументированы в ответе, который он написал в декабре 1921 года на предложение госсекретаря Хьюза о том, чтобы Германия выступила посредником в будущей торговле Америки с Россией. Гувер резко отреагировал на это, заявив, что американцы «бесконечно более популярны в России, а наше правительство более глубоко уважается даже большевиками, чем любое другое. Уже начатые меры по оказанию помощи значительно повышают статус и доброжелательность отношений, и их продолжение создаст ситуацию, которая в сочетании с другими факторами позволит американцам взять на себя руководство восстановлением России, когда наступит подходящий момент».

Поскольку это письмо было рассекречено в 1940-х годах, оно стало стандартным аргументом против Гувера как Великого гуманиста. Тем не менее, это не значит, что существовало противоречие между частным и публичным Гувером, ожидающим разоблачения в переписке из архивов. Хотя он, безусловно, был осторожен в своих публичных заявлениях, когда речь заходила о потенциальных американо-советских официальных и торговых отношениях, Гувер нисколько не скрывал своего удовлетворения тем, что АРА, образно говоря, несла американский флаг и распространяла доброе имя Америки по всей Европе и в России. Он бы полностью согласился с Мейером Блумфилдом, юристом и банкиром, посетившим Москву в 1922 году, когда тот сказал, что «АРА представляет в России цветок нашего американского духа». Было вполне естественно, что это, распространяя добрую волю, послужит продвижению экономических интересов США.

Тень на мотивы Гувера омрачается другим, связанным с ним обвинением против него: в том, что он использовал российскую миссию для ослабления послевоенной депрессии путем утилизации излишков американской кукурузы, за что он, как продовольственный администратор во время войны, был в значительной степени ответственен. Одна из причин, по которой это обвинение так убедительно, заключается в том, что сам Гувер публично признал его — «принял», возможно, было бы лучшим словом, если учесть его подтверждение этого во время дачи показаний перед Комитетом Сената по международным отношениям в декабре 1921 года: «Продовольственных запасов, которые мы хотим доставить в Россию, в Соединенных Штатах в избытке, и ни в одной точке земного шара они не имеют рынка сбыта... Сегодня мы кормим молоком наших свиней; жарим кукурузу в наших котлах».

Откровенный призыв к личным интересам выбил из колеи одного сенатора из комитета, который предпочел прямолинейный альтруизм: «Давайте не будем разбавлять нашу щедрость какими-либо эгоистичными целями. Является ли фактом, что это окажет заметное влияние на рынок кукурузы? Давайте не будем рассматривать это как попытку помочь самим себе, отдав 20 000 000 долларов России». Смысл загадочного ответа Гувера, по крайней мере в том виде, в каком он был напечатан в стенограмме, по-видимому, заключается в том, что его можно трактовать двояко: «У меня такое чувство, что сегодня мы имеем дело с ситуацией глубокой депрессии и имеем полное право поинтересоваться не только тем, совершаем ли мы акт великой гуманности, но и тем, совершаем ли мы акт экономической обоснованности. На мой взгляд, после оценки нашей способности давать информацию, не требуется никаких других аргументов, кроме чисто человеческих».

Биограф Гувера Дэвид Бернер, комментируя этот обмен мнениями, приходит к выводу, что Гувер, которому «философски нравилось воспринимать совпадение морали и личных интересов и который на практике кое-что знал об управлении людьми, действительно использовал факт излишка средств, чтобы получить одобрение Конгресса на выделение средств для АРА. Но нелегко сказать, были ли его собственные мысли о разгрузке излишков, или о манипулировании Конгрессом в интересах голодающих, или о том и другом вместе». В конце: «самое простое объяснение реакции Гувера на массовый голод заключается в том, что он в течение нескольких лет был администратором всемирной гуманитарной помощи; его совесть, сострадание, мастерство и гордость теперь были полностью посвящены этой задаче».

Гувер редко придерживался простоты. Когда он добивался поддержки законопроекта Конгресса об ассигнованиях, он негласно оказал давление на советское правительство, чтобы оно потратило 10 миллионов долларов из своего золотого запаса на покупку семян у американских фермеров — точно так же, как несколько месяцев спустя он убедил украинскую республику внести 2 миллиона долларов в рамках ее собственного отдельного соглашения с АРА. Излагая свою позицию в Москву, он телеграфировал, что советскому правительству крайне необходимо «предпринять решительные демонстрационные действия самопомощи». Или так оно и было? Не очень хорошо известно, что в 1919 году, когда он пытался разработать план союзников по прекращению огня в Гражданской войне в России и организовать продовольственную помощь России, Гувер намеревался заставить большевистское правительство заплатить за все царским золотом.

В те же годы имя этого политически активного, делового гуманиста ассоциировалось в общественном сознании с понятием «служение», словом, которое имело почти религиозное значение для американцев, особенно в