«Жизни лет на шесть…» Жизнь внесла свои коррективы. И шесть с лишним лет в Дерпте, и около шести лет путешествий по Европе (в том будущем, которое кажется бесконечно далеким, а на самом деле совсем близко) будут соответствовать, вроде бы, первоначальному плану, но окажутся совсем иными – и в иных обстоятельствах.

Глава вторая

«Пырей Ливонии удалой»

1

Из присяги Дерптского университета, зачитанной Николаем Языковым по латыни и по-русски 17 мая 1823 года при получении им диплома на звание студента (имматрикуляции в студенты):

«Торжественно обещаю… старательно повиноваться существующим и мне объявленным академическим статутам и впредь имеющим быть изданным, в особенности же:

С подобающим благочестием почитать Бога.

С высшею преданностию, послушанием и верою повиноваться Его Императорскому Величеству и всем властям, от него поставленным.

Ректору, Совету и Университетскому Суду оказывать почитание и послушание.

Помнить желание, ради коего принят в Академию, прилежно изучать науки и рачительно посещать обязательные лекции.

Чтобы не подавать повода к тревоге и не нарушать тишины.

Не вступать в запрещенные законом общества, называемые орденами.

Ни под каким видом не участвовать в собраниях игроков, не вверять имущество свое или деньги слепому случаю счастия.

За обиду, нанесенную умышленно, лично или через другого, не мстить, но просить для этого помощи Ректора…»

Николай Языков – обоим братьям, 18 декабря 1823 года, из Дерпта:

«Начну от лиц Адамовых. В прошлом месяце случилось в здешнем мире происшествие редкое и особенно важное для нашей братьи студентов. Вот в чем дело. В студенческой Муссе (клуб) был большой обед в память основания оной; человек двести, и по большей части студентов, обедало в одной комнате; были некоторые и профессора; пили здоровьев десятка два и кричали ура громогласно и торжественно. Первый раз в жизни – и с удовольствием, вовсе для меня новым – видел я эту живую и разнообразную картину, хотя сам, как действующее лице в оной, и не был уже в состоянии здраво судить о ней. Представь себе довольно пространную залу, в которой за длинным столом сидит вышеозначенное число пьяных: они все говорят всякий свое, никто не слушает и не слушается, звенят стеклом, стучат ногами в жару пития здоровий, и наконец все языки и все ноги соединяются в один общий шум. Я сидел на возвышении (сделанном для музыкантов) с некоторыми из моих товарищей и, следственно, мог вполне наслаждаться зрелищем этого единственного торжества. Обед кончился часу в шестом вечера, и все было спокойно; начали уже расходиться. Один студент, разумеется пьяный, отправился домой во рту с цыгаркою – а это запрещено; часовой остановил его, а оный,

Не стерпев приветствия такова,

Задел его в лице, не говоря ни слова.

Это было недалеко от караула на площади. Солдат закричал, и к нему на помощь прибежала целая команда, человек двадцать, ежели не более; студента схватили и повели, но этим не кончилось: их пленный, проводимый возле Муссы, где еще находилось довольно число его товарищей, закричал: Burschen, heraus! и они все высыпали, караульному офицеру дали поджопника, и он убежал во свояси; у солдат отняли ружья и, прибивши их, отпустили, а студента отняли (один солдат даже ранил студента – щастливо, что попал вскользь, в щоку). Полицмейстер, который был тогда в Муссе, не могши никак остановить раздраженных защитников студента и слыша от них одне ругательства, тот же час поскакал за ректором; ректор явился в Муссу – и нашелся! Утверждал, что он никак не верит, что это были студенты, что точно знает, что дрались мастеровые. Когда он говорил это, то выступил один из присутствующих и сказал: «как не студенты? я сам бил солдат – а я студент!» Ректор велел его вывести в другую комнату, говоря, что этот господин не в своем уме, потому что пьян. Таким образом все дело и кончилось. А могла бы выдти история очень важная, потому что прибить часовых не шутка. Таким образом, благодаря присутствию духа и благоразумию Эверса, здешний университет спасся на этот раз от худой славы буянства, и некоторые студенты от строгого наказания.

Еще приключение. На сих днях убит один студент на дуэли. Это тоже хотели было скрыть, но оставшийся в живых его соперник так размучился совестию, что пришел сам в совет университета и объявил, что он убийца; оный совет передал его на осуждение уголовному суду, и еще неизвестно, что с ним будет. Он чрезвычайно мрачен и, говорят, близок к сумасшествию. Дуэль была на саблях, но как-то случилось, что рана пришлась в плечо и так сильно, что была смертельная. Сначала было распустили слух, что он упал на Каменном мосту и вывихнул себе руку в плече до такой степени, что умереть должен, но после его признания и совет университета, при всем своем желании не доводить таких