священникам присоединялись робинзоны, купцы, финансисты и другие буржуа) могло показаться, что ограничение числа потомков и завещание имений старшим сыновьям - единственный способ для дворянства сохранить свой относительный ранг по отношению к новичкам.

Имеющиеся источники недостаточны для того, чтобы мы могли точно определить вес этих различных факторов, интерпретаций и мотивов. Тем не менее, поразительно видеть, что конфликты по поводу протокола, ранга и старшинства не исчезли к концу Древнего режима, напротив, они, похоже, усилились. В период, отмеченный растущей централизацией современного государства и переходом к неэгалитарному, иерархическому режиму, который угрожал статусу многих людей, было бы неправильно думать, что по милости всеобщего денежного эквивалента, экономической рациональности и желания сосредоточить собственность в руках как можно меньшего числа людей, все элиты объединились в единое, всеобщее сообщество. По случаю королевского въезда в Париж в 1660 году обычные споры между дворянами шпаги и мантии усугубились многочисленными конфликтами внутри Большой канцелярии (учреждения, игравшего двойную роль - министерства юстиции и центрального аппарата монархии). Так, например, gardes des rôles, или хранители списков, , которые вели различные фискальные и административные реестры и списки, требовали званий и костюмов, эквивалентных тем, что были у maîtres des comptes и grands audienciers, и выше, чем у huissiers, которых они считали нижестоящими.

В этот период люди начали кодифицировать не только порядок шествий, но и размеры плащей и шляп, которые разрешалось носить различным рангам, а также табуреты, на которых им разрешалось сидеть во время церемоний, цвет обуви и так далее. Конфликты по поводу одежды, протокола, процессий и рангов также влияли на отношения между членами различных гильдий и корпораций. В XVIII веке эти деликатные вопросы требовали пристального внимания: например, необходимо было выяснить, какое место занимают принцы и принцессы королевской крови (а также королевские бастарды, для которых короли недавно добились признания, хотя и не без борьбы) по отношению к высшему дворянству (особенно герцогам и пэрам). Мемуаристы, конечно, регулярно сетовали на исчезновение старого протокола поля боя - феодального воинского порядка, символизируемого пиром в Песне о Роланде, на котором двенадцать пэров стоят по бокам короля и никто не оспаривает иерархические правила, определяющие порядок доступа к мясу и другим блюдам. В любом случае, эти споры о рангах при дворе в условиях абсолютной монархии напоминают нам о том, что общество орденов все еще было живо и процветало в конце эпохи Древнего режима. Характерные для него сложные символические иерархии отнюдь не растворились в одномерном ранжировании, основанном на деньгах и собственности. Только после революции социальные иерархии были радикально преобразованы.

Дворянство: Привилегированный класс между революцией и реставрацией

Если мы хотим понять, как духовенство и дворянство сохраняли свое господство над остальным обществом эпохи Анцианского режима, очевидно, недостаточно просто рассмотреть относительную численность классов. Мы также должны проанализировать неразрывно связанные между собой символические, патримониальные и политические ресурсы, имевшиеся в распоряжении двух привилегированных орденов. Как уже отмечалось, духовенство и дворянство составляли лишь несколько процентов населения, и эта доля уменьшилась в течение столетия, предшествовавшего революции. Однако один ключевой факт остается неизменным: какими бы масштабными ни были происходящие преобразования, накануне революции 1789 года два господствующих класса продолжали владеть значительной долей материальных богатств и экономической власти Франции.

Несмотря на несовершенство источников, порядок величин относительно ясен, по крайней мере, в отношении земельной собственности. К 1780 году дворяне и духовенство составляли примерно 1,5 процента от всего населения, но владели почти половиной земли: 40-45 процентов по имеющимся оценкам, из которых 25-30 процентов принадлежало дворянам и 15 процентов - духовенству, причем в разных провинциях наблюдались значительные различия (в некоторых регионах духовенству принадлежало едва 5 процентов, в других - более 20 процентов). Доля двух привилегированных орденов в земельной собственности возрастает до 55-60 процентов, если капитализировать доходы от десятины, которая, строго говоря, не являлась собственностью, но давала аналогичные преимущества, поскольку позволяла церкви бессрочно претендовать на значительную долю сельскохозяйственной продукции страны. Доля привилегированных орденов будет еще выше, если учитывать доходы от судебных и других сеньориальных и регальных прав, связанных с правом собственности; я не пытался сделать это здесь.

Революция радикально нарушила это равновесие, особенно в отношении духовенства. После конфискации церковного имущества и отмены десятины церковная собственность была сведена практически к нулю. Для сравнения, земельные владения дворян были сокращены примерно вдвое, и некоторые потери были позже восстановлены, так что разрыв был менее драматичным, чем в случае с духовенством. Например, в Северном департаменте доля земли, принадлежавшей двум привилегированным сословиям, сократилась с 42 процентов в 1788 году (22 процента у дворян и 20 процентов у духовенства) до чуть менее 12 процентов в 1802 году (11 процентов у дворян и менее 1 процента у духовенства). Имеющиеся оценки для других департаментов подтверждают эти порядки величины.

В целом, мы можем сказать, что накануне революции дворянство владело от четверти до трети французских земель, а в первые десятилетия XIX века его доля сократилась до десятой-пятой части - что все еще очень много. Кроме того, следует отметить, что эти оценки занижают долю дворянства в крупнейших состояниях, которая была намного больше, чем его доля в общем богатстве, несмотря на снижение доли с очень высокой в конце Старого режима до все еще довольно значительной в период Реставрации.

Записи о наследовании позволяют оценить, что накануне революции на долю дворян приходилось примерно 50 процентов самых крупных 0,1 процента парижских завещаний, затем этот показатель снизился до 25-30 процентов в период с 1800 по 1810 год, а затем снова вырос до 40-45 процентов в период с 1830 по 1850 год при так называемой монархической цензуре, которая устанавливала имущественный ценз (le cens) при голосовании. Затем, во второй половине девятнадцатого века, он постепенно снизился примерно до 10 процентов в период 1900-1910 годов (рис. 2.2).

РИС. 2.2. Доля дворянства в парижских наследствах, 1780-1910 гг.

 

Интерпретация: Доля дворянских фамилий среди крупнейших 0,1 процента наследств упала с 50 процентов до 25 процентов в период с 1780 по 1810 год, затем поднялась до 40-45 процентов в период цензовых* монархий (1815-1848), а затем упала до 10 процентов в конце девятнадцатого и начале двадцатого веков. Для сравнения, в период 1780-1910 годов на благородные фамилии приходилось менее 2 процентов всех смертей. Источники и серии: piketty.pse.ens.fr/ideology.

Эта эволюция требует комментариев по нескольким пунктам. Во-первых, эти результаты показывают, что на очень небольшую группу (дворянские фамилии составляли едва ли 1-2 процента населения Парижа в период 1780-1910