Сны наполнены палящим солнцем и страхом потери. Ее родители, взявшись за руки, идут по пустыне под усеянным звездами небом. Она смотрит, сколько может, но потом взлетают красные птицы, небо белеет, тихо шелестят перья их крыльев. Девушка вскакивает и садится с бешено бьющимся в груди сердцем. Ее вырвал из сна этот звук. Вот он опять доносится с первого этажа. Ди слышит, что это не крылья – там будто кто-то царапает по дереву гвоздем.

Ее ладонь скользит по обрезиненной рукоятке молотка. Она тихо спускается на первый этаж. Под ногами выстрелом скрипит каждая доска. Звук не стихает, по дереву по-прежнему скребут то ли ногти, то ли когти. Ди понимает, что миры опасно сблизились друг с другом. «Впусти меня, впусти».

В расшторенные окна гостиной струится бледный, серебристый свет. Теперь царапают настойчивее и быстрее. Ди кажется, что за этой возней пробивается другой звук – срывающийся и высокий. Вполне возможно, плач. Шкаф дрожит, словно неистовство и мощь притаившейся по другую его сторону силы нарастают с каждой секундой.

«Я впущу тебя», – шепчет Ди. Она оттаскивает в сторону книжный шкаф, и тот с пронзительным стоном едет по полу. И в этот момент она видит то, что скрючилось по ту сторону окна, глядя в комнату. Молоток из ее руки выскальзывает на пол. Девушка становится на колени и оказывается лицом к лицу с ребенком: рот черешенкой; в лунном свете пестрит серебристо-белая плоть; глаза горят, как две лампы, наполненные огнем смерти; голова вся в ссадинах и разодрана в тех местах, где птицы рвали из нее волосы клочьями.

– Входи, – шепчет Ди и протягивает ей руку.

Ребенок шипит на нее, будто порождение ада, и у Ди перехватывает дыхание. На нее волной накатывает страх и такой холод, что ей кажется, будто в груди вот-вот остановится сердце. Ребенок открывает рот, его ладони взвиваются двумя плетями и рвутся вперед, чтобы схватить Ди за руку и выдернуть из привычного ей мира в другой, непостижимый, ожидающий ее снаружи. Она видит перед собой белые зубы, похожие на жемчужины, сверкающие в могучей челюсти. Видит корявые, заскорузлые пальцы. В тусклом свете бледное личико подернуто рябью, будто под водой.

Девушка кричит, и этот звук разрушает ее сон – или это было видение? Ди видит, что никакой мертвой девочки в окне нет. Это шипит кошка с выбеленной лунным светом муаровой шерсткой, широко открывая пасть. Зверек напружинивается, чтобы броситься на Ди, и в этот момент та видит, что на ее искалеченных лапках нет когтей. Девушка пятится и говорит ласковые слова, чтобы ее успокоить. Зверюшка поворачивается, чтобы уйти, но потом оглядывается назад и мгновение смотрит на Ди, ее острая мордочка в тусклом сиянии выглядит зловеще. Потом исчезает, проворно растворяясь во мраке сада.

Ди садится обратно на корточки, ее пробирает дрожь.

– Это всего лишь бездомная кошка, – говорит она. – Может, тебе, Ди Ди, больше не стоит читать на ночь страшные книжки, а? Подумаешь, невидаль. Здесь и волноваться нечего.

У нее давно вошло в привычку говорить вслух слова, которые от нее хотел бы услышать папа, но подлинные чувства хранить внутри. Не время сейчас разваливаться на мелкие кусочки. Она опять думает о Лулу и о том, что ей предстоит. Мысль о поставленной цели приносит успокоение. Сердце в груди Ди замедляет свой горячечный ритм.

Девушка оглядывает густые, спутанные заросли, поработившие весь задний двор, – дикие, непроходимые, благоухающие в ночи ароматами. Там может спрятаться что угодно, незаметно подползти к дому и к окнам, потом вытянуть длинный палец и… Она замечает, что у некоторых соседей трава на газонах выкошена до самой земли. Предположительно, чтобы там не гнездились змеи и другие вредители. Ди опять вздрагивает. Во дворе Теда царит такой же хаос, как и у нее. Она оглядывает буйствующий по всему саду кустарник. В лунном свете кажется, что ветки колышутся, тихо извиваясь, будто змеи. Девушка качает головой и чувствует, как к горлу подкатывает тошнота. Тот день на озере отнял у нее практически все, но вместе с тем и кое-что после себя оставил. Это называется офидиофобия – патологическая боязнь змей. Ди видит их где угодно, в каждой тени ей мерещатся их зловещие кольца. От этого леденящего страха у нее туго соображает голова, а сердце в груди бьется еле-еле.

Она медленно складывает чашечкой руки, подносит их к губам и прикрывает ими рот, будто маской. Потом шепотом произносит в ладони имя и вопрос, снова и снова. По диску луны скользят облака – то прячут в тени, то озаряют светом лицо девушки, искрясь на влажных бороздках от слез.

На следующее утро она возвращается на свой пост у окна гостиной. Ди вообще не расшторивает окна и с наступлением темноты не зажигает свет. Ей прекрасно известно, как освещенное окно сияет в ночи, будто маяк. Теду, по всей видимости, тоже. Из-за заколоченных фанерой окон девушке кажется, что его дом сознательно отвернулся от нее, обратившись лицом к лесу.

Для начала Ди изучает его привычки. Время от времени Тед отправляется в лес и возвращается оттуда только утром, а порой даже и через пару дней. Иногда ходит в город, но задерживается там уже не так долго и приходит обычно через несколько часов или же вечером. Порой возвращается оттуда крепко навеселе. А иногда по утрам встает во дворе перед домом и ест что-то вроде бутерброда с солениями и арахисовой пастой. Невидящим взглядом смотрит прямо перед собой и механически работает челюстями. Во дворе виднеются разнообразные кормушки для птиц, подвешенные или приколоченные к вбитым в землю шестам, но сами пернатые к ним не прилетают. Что же им такое о нем известно?

Что-то про него она узнает онлайн. Порой Тед публикует свои наблюдения в рубрике местной газеты, посвященной редким птицам. Мама у него медсестра. Очень красива, в старомодном стиле, не имеющем ничего общего с такими понятиями, как плоть или еда. На зернистом снимке она держит в тоненьких пальчиках диплом. Победитель конкурса «Медсестра округа» какого-то там года. Интересно, а что вообще означает иметь такого ребенка, как Тед? В ее груди по-прежнему живет любовь к нему? И где она сейчас?

В первый раз, когда Ди пытается пойти за ним в лес, он доходит до начала тропинки, останавливается и ждет во тьме. До нее доносится звук его дыхания, она замирает на месте, ничуть не сомневаясь, что он слышит биение ее сердца. Некоторое время спустя Тед громко хрустит ветками, как неуклюжий, неповоротливый зверь, и скрывается в лесу. Девушка понимает, что на этот раз ей за ним нельзя. Он ее учуял.

Помимо своей воли она испытывает облегчение. Ей кажется, что в мрачном лесу полно тихо скользящих по земле змей. Ди возвращается домой и сгибается пополам в приступе рвоты.

Затем опять наблюдает за домом. В конце концов, она явилась сюда отнюдь не за ним. Ди терпеливо ждет. У нее на коленях раскрыт «Грозовой перевал», но она в него даже не заглядывает. Вместо этого не отрывает от строения напротив глаз, запоминая каждую чешуйку краски, облупившейся со старой обшивки, каждый ржавый гвоздь, каждый побег хвоща, каждый одуванчик, колышущийся у его стен.

Два дня спустя она, можно сказать, готова сдаться. Но потом за стрекотом цикад, за жужжанием мух и пчел, за чириканьем воробьев и приглушенным гулом далеких газонокосилок ей слышится хруст битого стекла. От этого в ее естестве напрягается каждый нерв. Откуда он доносится? Из дома Теда? Ди практически уверена, что так оно и есть. У нее на этот счет почти нет никаких сомнений.