Страшный знак результата войны, когда хоругви летят

А вихри с ветром суровым и с громами метают.

Амурат удивлялся тоже Владиславу

Что так смел поломать слово свое Христово

Сказал: «Когда ему ты не доверял, возьму, его я себе

На помощь и науку присягать дам тебе».

Так наши три часа в этом поле стояли

И турок к встрече охотно ожидали.

Эти потом великой мощью от гор пришли с криком

Гала! Гала! Кричат, с искривленным строем.

В правый фланг ударили нашим с великим азартом,

В котором венгры с мультанами стали долгим рядом.

Не додержали поле. Мультаны на горы

Рассыпались и удирали сразу же, кто куда мог.

Король же с Гуниядом сразу же поправили

И турецкой кровью поле все покровавили.

Проломили турок на четыре итальянские мили, дерясь,

Загибов полны поля с этой минуты.

Но на другое их войско ударили смело,

В котором сразу же трех санджаков[129] затоптали во главе.

Крик, гул, Гала! Гала! звучит.

Звучат о сабли мечи

И стрелы сверхулетят, как когда дождь сечет.

Кони ржут, трубы гудят, и бубны трещат

Хоругви, оружие, с солнца блестят. [284]

Наши мужеством, и турки количеством побеждают

Gушек треск, с ружей гром, и раненые под конями стонут.

Убитые как дровалетят, другие надвигаются

Эти с флангов, эти на лоб, эти в тыл строя стремятся.

Распылили вдруг наши турок, так что те рассыпались

И вся тракийская земля страхом наполнилась.

Удирают там и там, гонят их же наши

Полны горы и поля, полны трупов леса.

Все конные турецкие избиты на голову,

И победа уже в руках у наших готова.

Но Гунияд с венграми либо турок гнал

Либо, как наши пишут, с частью войска стоял в стороне.

Не пришел на спасение, и удрал с волохами

Так наверняка Бог хотел, так что замысел дал победителям плохой.

И король бил и сек турок, назад отступая,

Кричит, имея от смелости сердце пылающее,

Кричит: «О, товарищи! О, куда удираете!

И это запор, морской бегству своему имеете!

Окруженными стали: сзади Варна, и земли не стало,

Смелых в мужестве счастье помочь обещало.

Из-за вас и мужественные дела, и со смертельным

Боремся, выше нас вера, мужеством подлейшими».

Летает на быстром коне и горлом хриплым

Напрасно кричит. Сек турок сердцем пламенным.

Как лев арменский, когда его ловцов множество обскочит

На копье смело идет, веря своей мощи

И гнев, умение врожденное назад удирает, с оружием

Так король Владислав наступал, а венгры сторонятся,

Уже Феб со своим возом холодить начал, когда король

В четвертый раз между войсками турецкими вскочил, [284v]

Там башу мужественно убил азиатского

Своей рукой, наивысшего вождя турецкого,

Амурат уже хотел бежать, когда конные удрали

Турки. Строи смешав, крутятся как бешенные.

При этом Владислав на янычарскую мощь его ударил

Крик, гул, колот, гром вновь, кто бы это измерил

Гунияд с венграми убежал, король остался с поляками

Бил турок, пока самне пришел на их предательские крючки

Ибо янычары перекоп дерном сразу же накрыли

И хворостом, и за ним с императором оборонялись.

И когда король, крича и меч вынув, вскочил к ним,

Упал туда, там же его большое число янычаров побило

Подавил мужественно. Мужественное поколение гибнет

Оттуда Ягловых потомков вечная слава слывет.

Был сам там в тех полях, где наши предки турок били;

Поют сегодня о них сербы.

Видел Варну. С плачем над ней пахарь кривой

Находя сгнившее в пашне оружие, удивляется,

Выпахивает шишаки, щиты, и другое.

Гроты, сабли, заржавевшие булавы, панцыри.

В горах Гема, в албанских, македонских полях

И на тракийских Орфей, где благодарно играл пашням.

Видел это своим глазом. Этим видел глазом,

И в перекопе, куда король попал, глубоком,

Ходил, и грек мне места показывает

И побитых христиан и короля жалует.

Однако это святое Ягеллово племя

Собственной рукой окропило кровью турецкую землю.

За что ему образ вечный слава поставила

И имя незабвенное во веки сотворила. [285]

Кромер, fоl. 327, lib. 21, Меховский, lib. 4, саp. 306, Ваповский, fоl. 276. Гербортус и Кромер, fоl. 176, lib. 15, Деций, Эней Сильвиус, Бонфинус, венгерский хронист, и Димитрий болгарский[130], также греческую и турецкую историю, которую я у одного венгра потурченного, мужа ученого, с которым я общался в Константинополе, раздобыл, так эти битвы описывают. Но Каллимах, итальянец, который при этом был[131], и в Кракове, у св. Троицы в костеле Доминиканском лежит, немного иначе порядок этой истории говорит. Он говорит, что Ян Гунияда, воевода семигродский и гетман венгерский, не имел определенного места в строю войска королевского, но с мультанами или волохами за– горными отвечал за пути спасения своих, если бы вдруг где захромали наши. Венгры, которые на правом фланге стояли, густыми и подобными сильному дождю стрелами турецкими опрокинуты были и на прилегающие горы удрали, с которых потом множеством неприятелей в овраги согнаны были и там, когда мужественно и долго оборонялись, перепуганными будучи турками. Там тоже епископы, агерский и варадзинский, в бегстве были убиты, и легат папский Юлиан, кардинал, с деспотами и Франкобаном в лагере заперлись и долго туркам равной битвой с обеих сторон сопротивлялись, до тех пор пока Лешек Борицкий[132], который смелостью и командованием мощь неприятельскую задерживал, был убит.

Там же, когда отступали венгры, турки штурмовали лагерь, и когда король с Гуниядом это увидели, то прискакали и турок на две мили итальянские проломили. Потом, когда поворот язычники сделали несколько раз, на разных местах [285v] с ними встречались и все конные войска турецкие распылили и когда наши как после одержанной победы к грабежу бросились, попали на караван верблюдов нагруженных, которых кони испугались и пота их вонючего выдержать не могли, так что в страхе коней конные наши ни задержать, ни править ими потом не могли. А в то время король с немногими конными, в которых последняя опора