– Ты сказал, что идёшь на юг, узнать, что такое новый порядок!

– Иду. Говорил. Но кто вам сказал, что я идти буду прямо по дороге и без остановок? А кто вам сказал, что я обязуюсь идти в вашем гнилом обществе?

– А почему ты оскорбляешь нас?

– А ты мне вызов брось! – усмехаюсь я. – Может, тогда я уважу тебя? Твой труп! И вообще, я вас с собой не звал! Не нравится моё общество – вон твой конь, вон дорога, вон он, юг! Вперёд! И с песней! А уж коли решили остаться, так соблюдайте тишину! Мне ваши младенческие писки мешают.

Ребята достали из оврага дичь и яйца, наполнили все имеющиеся ёмкости свежей водой, а я их всех заставил вымыться и выстираться. В первую очередь на помывку загнал Чижика. И заставил собственноручно всё его облачение выстирать. К этому времени Светило уже припекало, ветерок дул слабый, тёплый, не гоняя пылевые бури. Толпой голых мужиков братва сидела вокруг котла, истекая слюной. Свежее мясо с травами и крупами, с накопанными в овраге корешками пахло столь одурманивающе, что братва истекала слюной. Да что братва, «прилипалы» стали жаться к нам!

Усмехаюсь. Проучить их, что ли?

– Ну, мужики, пришло время, – говорю я братве. Встают. Вслед за Кочарышем. Его метка уже не была красным ожогом. Выглядела старым клеймом оскаленного черепа. Кочарыш без слов, одним взглядом выстроил голых, прикрывающих стыд руками, братьев в рядок. По росту.

– Я дал вам время подумать, – говорю я, встав перед строем. – Кто ещё хочет стать моей вещью – шаг вперёд!

Все шагнули разом. Прохожу вдоль стоя. Открытой ладонью выжигая у них на груди знаки. Просто без знаков этих, оказалось, очень тяжело поддерживать их. Без подпитки их сил с моей стороны разве они смогли бы бегать, как кони, целый день? И если Кочарыша я поддерживал не напрягаясь, на полуавтомате, он мой, то вот питать сразу восемь человек, преодолевая их естественной иммунитет на чужеродное ментальное воздействие – надоело.

– Вещи! – командую я.

– Я! – хором отвечают все, поднимаясь. Их всех трясло. Даже Кочарыша. Но стоят.

– С этого дня у вас начинается новая жизнь. По новому порядку, – усмехаюсь я. – Вы-то как раз до него уже дошли. Перво-наперво, мои приказы и указания не оспариваются. Осмысливаются – обязательно! Но лишь с целью полного раскрытия замысла для его полного и наилучшего исполнения, но не оспариваются! Принимаются на веру. Потому как первое – я всегда прав. Второе. Кто считает, что я не прав – смотри первое. Напоминаю, первое – я всегда прав.

Усмехаюсь. Дудочник выдал весёлую трель. Он понял юмор, а вот братва нет. Смотрят преданными глазами. Рождённые слугами. Рабами.

– Дальше… – говорю я, – с этого дня чистота – ваше второе имя. Не потерплю ни грязных тел, ни грязных рук, ни грязных слов, ни грязных мыслей. Сквернословить и придумывать пакости можно только мне. Понятно?

Кивают.

– Запоминаем простые истины: чистота – залог здоровья. Мне ваши болезни не нужны. Прибью и брошу в ближайшую яму, чтоб не смердили. Надеюсь, поняли. Все занятия терпим стойко и мужественно. Про закалку и заточку моих стрел я вам уже говорил. Следующее, в здоровом теле – здоровый дух. До этого мы ещё доберёмся, обещаю.

И улыбаюсь так, что их опять начинает бить дрожью.

– И последнее на сегодня, перед тем как что-то засунуть в рот, морда лица и руки должны быть вымыты с мылом. Мне дристающие вещи без надобности. Исполнять!

Только вот мыла не было. Потратили всё на стирку.

– Вещь!

– Я!

– Я разве спрашивал, почему не сделано? Нет? Исполнять! Мне всё равно как! Добудь, достань, укради, роди, мне – едино! Но сделай!

Чижик поделился мылом. Добровольно. Братве даже не пришлось его бить. А с ним поделились нашей пищей. Уплетал за обе щеки. Свежая крольчатина и «утка» из ящерицы водоплавающей это тебе не солонина конская.

После обеда оделись в подсохшее, но ещё влажное, выстроились.

– А посуда? – удивился я. – Чистота не может быть местами. Или всё чисто. Или нет.

Спускают вниз всё в мешке. Там натирают всё до блеска песком, промывая сточной водой.

Вот теперь можно возвращаться. Братва, на бегу, переглядывается. У меня, в новом теле, силы немеренно. Подпитка их через мои знаки проходит полуавтоматически. Как и моя подпитка от окружающего мира. Если прозрачность снять. Ночами я «машу крыльями». Потому летят, как молодые жеребцы.

А какая морда лица была у Чижика! Прямо не кайф, а услада! Отдельное наслаждение наблюдать, как он давит в себе вопросы, давит своё любопытство. Но боится сам спросить. А я специально смотрю на него только из режима «вне себя». Демонстративно отвернув голову, чувствуя его эмоции через свою метку. Пусть думает. А то привык легко получать информацию из книг, да от ещё более начитанных книжных червей, пользуется опытом поколений. Даже не пытаясь включать белковый центральный процессор, по ошибке называемый мозгом, в его случае по ошибке, чтобы осмыслить полученные данные.

Возвращаемся на дорогу. Бежим по следу «голытьбы». И к вечеру их догоняем. Для этого, собственно, мною и был устроен весь этот спектакль. Ну, не могу я бросить мужиков! Не могу! Они же, что овцы безмозглые, сгинут! А ведь я помню! Честь воина – не потеряй!

Хотя Светило уже склонялось к закату, проходим, не пробегаем, хотя могли, а именно проходим через расступающихся мужиков и редких баб крайне глядского вида, чешем дальше. Они, всей толпой, сначала окрылились нашим появлением, обрадованные, что мы не враги (они изрядно струхнули, увидев пыль за спиной), теперь были сильно озадачены. Потому смыкаются прямо за повозкой Дудочника и плотным потоком текут за нами, прибавляя шаг, боясь отстать. Ну, точно бараны! Стадо. Не могут без вожака. А кто их ведёт, баран или волк, не важно. Куда, на заливные луга или на бойню – тоже не важно. Лишь бы кто-то шёл впереди, избавив их от мук выбора и невыносимости мыслительного процесса.

На привале гул рассерженного улья. Братва делится впечатлениями, мужики передают байки из уст в уста. С неизбежными искажениями. Иногда до выворачивания изначального смысла наизнанку. И это тоже привычно и ожидаемо, потому я не вмешиваюсь.

Ко мне никто не лезет. Как и к верховым «прилипалам». Впитанное с молоком матери сословное различие не позволяет. Как бы ни кричали, что «кто был никем, тот станет всем». Сохраняют дистанцию. А кто был никем, тот ничем и сдохнет. Даже если родился из княжьего чрева.