— Когда исполнится предсказанное⁈ — требовательно спросила Эло, забыв об уважении. — Мне нужно знать будущее клана и как защитить своего сына!

— Которого из сыновей? — наконец нараспев спросила жрица, покачиваясь из стороны в сторону.

— У меня только один сын!

— Разве не ты молилась зимы о том, чтобы Нима вернула тебе сына. Умоляла. Дым от твоих курильниц достиг небес — радуйся. Разве не этого ты просила? Дочь рода Фу? Вернуть тебе сына?

— Молила, но…

— Нима вернула тебе сына, Нима услышала твои молитвы — и вернула тебе сына…

— Это не мой сын!!!

— Разве не твоя кровь течет в его венах? Разве не сила рода Фу ожигает пальцы и питает источник?

— Я молила вернуть Сина!!!

— Тебе вернули сына, — голос жрицы стал властным. Многократно усиленное эхо взметнулось вверх и обрушилось вниз.

«Вернули сына — вернули сына — вернули сына».

Дым от курильницы задрожал и заметался под куполом.

— Прими милость Нимы, или пожни плоды своего нечестия…нелюбоприятия… от даров не отказываются…Ты просила — и дано было.

— Я просила не этого!

— Неисповедимы пути промысла… Не тебе понять, какой будет милость Нимы…Прими как дар и возблагодари, либо пожни последствия… Иначе…

Голос старухи изменился — на жреческий — стал моложе и выше:

— Нима не всегда прощает и заберет ещё больше… Заберет всё, что дала…

Эло всхлипнула.

— Что забирать? Что ещё забирать? У меня и так забрали почти все…

— Глупейшая дочь песков! В твоей голове ветер вместо мыслей! Яд на языке вместо меда! Соленая вода на лице вместо улыбки! Всё, что у тебя было — никогда и не было твоим! Даже твоя жизнь — дар! Тебе даровали сына — радуйся!

— Это не мой сын, мой сын мертв, — прошипела Эло.

— Кровь от крови твоей, сила от силы твоей, ты сама надела на него шелка и заплела ему косу…

— Не мой! Чужак!

— В нем течет кровь твоего сына. Брата Нейера Фу, сына Ивиара, сына Аслиана, сына Ториа, сына Госли… Вот, — жрица растопырила сучковатые пальцы на обеих руках, протянув к горящему треножнику — и пальцы окрасились красным. — Вот сколько поколений детей песков, чья кровь теперь течет в нем… Все женщины — дочери Нимы, а значит — сестры. Чужих детей не бывает, — проскрипела жрица, покачиваясь из стороны в сторону, как пустынная змея. — Прими, или заберут всё что осталось. Та, что не умеет благодарить — не достойна дара. Или у тебя будет два сына, или через зиму — не будет ни одного… Решай…

— Что это значит⁈ — Эло упала на колени. — Что это значит — ни одного? Ты вещаешь? Нейю угрожает опасность? Снова⁈ Что это значит⁈ Скажи!!!

— Ты глупа, дочь песков. Смотришь, но не видишь, слушаешь, но не слышишь. Просишь, но не благодаришь… Нима милостива, но даже ее терпение не безгранично… Благодарить, а не проклинать следовало за смерть Второго Наследника…

Эло казалось, в алькове грянул гром, так изменился голос Зрящей.

— Наследник уничтожил бы клан и стал причиной гибели, его ранняя смерть — великое благо для всех…

— Нет!

— Ты слушаешь, но не слышишь, дочь песков. Благодарить, а не проклинать следовало за жизнь нового наследника, принятого в род…Это — дар…

— Не…

Прежде, чем Эло успела возразить, дым от курильницы взметнулся вверх, а потом упал вниз, змеей окутав ее рот — «молчать, когда вещает Зрящая».

— Я — говорю, — голос жрицы стал моложе и выше. — И моими устами говорит Нима. Ты солгала в сердце своем о желаниях своих. Чего ты хочешь, дочь песков?

Эло молчала.

— Чего на самом деле хочет твое сердце? Смерти. Ты пришла в обитель любви, умолять о смерти. Больше всего ты хочешь падения дома Арров. Месть ослепила тебя, горе иссушило, боль сделала слезы горькими. Прими — дар, или род Фу лишится Последней надежды. Я — говорю, и моими устами говорит Нима: когда нога следующего Главы рода ступит на остров Памяти — желание твоего сердца исполнится — неясыть взмахнет крыльями, и дом Арров уйдет под воду.

* * *

Когда трещотки на входе в жреческий альков замолкли, и стих перезвон бубенчиков — послушница увела просительницу, жрица выдохнула, почти беззвучно — «заходи».

Две старухи рассматривали друг друга молча. Одна — зрящая внутренним оком через повязку на глазах, но не имеющая зрения, и вторая — уже больше пятнадцати зим следящая за ящиком для подаяний и порядком на внешней храмовой территории. Имеющая глаза и уши, но до сих пор, дожив до седин, так и не сумевшая рассмотреть сердце выпестованной воспитанницы.

Обе — слепые.

— Слушает, но не слышит. Смотрит, но не видит, — нараспев протянула жрица. — Ослепленная жаждой мести дочь рода Фу…

— Помоги ей, — выдохнула Нанэ и медленно, с видимым усилием опустилась на колени. — Во имя Нимы, помоги ей услышать.

Оракул медленно перебирала четки, красные бусины двигались в руках живой змеей, пока, наконец, на одной из бусин пальцы не замерли:

— Десять зим.

Старуха качнулась на коленях.

— Столько ты заплатишь, чтобы дитя твоего сердца, но не твоего чрева, получила то, что ты просишь. И… — жрица помедлила, и в голосе появилась не свойственная ей мягкость. — Нима говорит — это твои последние десять зим, больше платить будет нечем. Решай.

Лицо женщины осунулось, и как только погас свет надежды в глазах — надежды однажды вернуться и снова быть рядом с Элои-эр, с маленьким Ней-не, который уже вырос — стало почти красивым. От решимости и — любви.

Нанэ кивнула, молча, зная, что не-зрящая увидит.

— Да будет так. Следующие десять зим — сколько отмерит Нима, ты проведешь, выполняя тоже послушание. Это — плата. Позови дочь Фу. Я растолкую ей ответы Нимы, чтобы она смогла вместить невместимое и понять то, что не может.

— Ты скажешь ей? — донеслось в спину, когда скрюченные пальцы Нанэ уже коснулись внутренних жалюзей-трещоток на выходе из алькова. — Скажешь, чем оплачена её жизнь и счастье, которое она так и не научилась ценить? Что за каждый из даров, о которых она молила, ты отдала зимы? Дары, каждый из которых не умеющее благодарить дитя, до сих пор считает недостаточными…

Нанэ молча покачала седой головой.

'Нет, она не скажет. Элои-эр добрый ребенок, добрая девочка. Просто немного запуталась, и пока не научилась тому, что умеет она — Нанэ. Но это не вина Элои-эр. Это она — Нанэ — так и не смогла преподать урок, что значит, жить для других. И что ни одна жертва никогда не бывает напрасной, если она принесена во имя любви.

Это она виновата — Нанэ. Не научила. Не смогла. Но то, что не получилась у нее — Нанэ, получиться у Нимы, не зря же она молилась десятки зим. Нима проведет её девочку путем любви, и тогда Элои-эр сама откажется от всего, что имеет, чтобы сохранить самое важное'.

* * *

Эло рыдала в темноте гостевого алькова. Била кулаками подстилку и плакала. Первый раз за два дня. Слезы выходили потоком, грудь болела от рыданий, она всхлипывала, пока не рухнула вниз, обессиленная.

«Это дар. Не сбережешь — лишишься и того, что осталось. Неблагодарная».

Шекковы жрицы! Сколько фениксов, сколько украшений, сколько золота она передала в Храм за эти зимы — можно выстроить ещё один храм! Но даже сейчас они не могут передать волю Нимы прямо!

«Или у тебя будет два сына, или через зиму ни одного…»

Только не Ней! Только не снова! Да она пустынную змею назовет сыном и пригреет на груди, если это поможет Нейеру.

Эло всхлипнула в последний раз, вытерла слезы и решительно щелкнула пальцами, выплетая вестник: «Отправляемся».

Совершенно неизящно трубно высморкалась в платок, резким движением скрутила распустившиеся косы вокруг головы, и гневно щелкнула застежками кади, когда занавеси алькова качнулись ещё раз — послушница пришла за ней снова.

* * *

Малый Храм Нимы

Комната для «Высоких молитвенников, важных постояльцев и особых гостей»

Двадцать мгновений спустя

— Мне некогда, Нанэ!

Эло суетилась, подхватывая вещи — шарф, свитки, брошенное зеркальце, и забрасывала в сумку.

— Наконец-то жрица сказала хоть что-то важное! Я должна успеть… меня день не было дома и…

— Элои… послушай меня…

— Всё, Нанэ, всё…позже! Я приеду потом, и мы поговорим! Я должна торопиться!

— Но Эло… ты бываешь