на полную громкость. Завели магнитофон с «Чингисханом». «Москау, Москау…» – под дискотечный ритм пели суровые немецкие парни. Группа из далекой ФРГ третий год пользовалась успехом у советских граждан. Ее слушали везде – даже в ужасном качестве, записи тиражировали, песни мгновенно становились «народными». Сложилось мнение, что партия и правительство эту группу не одобряют, а Комитет бдительно следит и отбирает у народа записи. Непослушных – бросает за решетку, заводя уголовные дела. Все это было из мифов и сказаний. Группу не запрещали (разве что особо рьяные на местах). В этой стране попробуй что-то запретить – будут слушать, даже если не нравится. В текстах не звучало ничего антисоветского, напротив, звучала симпатия к русским. Пусть своеобразная, но все же симпатия. Песни были мелодичные, костюмы исполнителей – безумные. Смущал лишь немецкий язык, на котором пели музыканты, – грубый, гортанный, совершенно непригодный для песенного творчества. К этому языку у советского народа имелся особый счет – многие до сих пор ежились, слыша немецкую речь. Музыканты успешно ломали стереотипы – что и хорошо.

Комитетчики сами слушали эти песни. Как и того же Высоцкого – пошучивая, что «врага надо знать в лицо»; коллекционировали его записи, втайне восхищаясь творчеством певца. Кольцов собрал практически полную коллекцию – без малого семьсот песен, чем гордился, хотя и не афишировал свое хобби. Он искренне расстроился, когда в разгар московской Олимпиады этого парня окончательно сгубили алкоголь и наркотики…

Музыка заглохла. Через минуту утих и людской гомон. Очевидно, персонал гостиницы прошел с облавой. Стало тихо. Усилился ветер, побежали тучи, сделавшие временную остановку. Поблек фонарь, освещавший стоянку. Вроде что-то шевельнулось под балконом. Нет, показалось.

Михаил вмял окурок в консервную банку, собрался уходить. Что-то перелетело через перила, стукнуло по плитке. Он инстинктивно отпрянул, екнуло сердце. Первая мысль – граната или «коктейль Молотова». Но с чего бы? Нет, не граната – та бы уже взорвалась.

Он прижался к стене, стал слушать. Убыстрились шаги – человек свернул за угол. Михаил перегнулся через перила, всмотрелся в темноту. Под балконом никого не было. На углу – тоже. Он присел на корточки, нащупал прилетевший предмет. Забрал его, выдавил из створа скрипящую дверь.

В комнате изучил «посылку». К камню размером с сигаретную пачку крепился резинкой сложенный пополам лист бумаги. Камешек был серьезный, такой в голову прилетит – не поздоровится. Не нашлось под рукой ничего другого?

Он развернул записку, поднес к светильнику на прикроватной тумбочке. Писал грамотный человек, но делал это в спешке, как бы даже не на коленке. Буквы плясали: «Я хочу сдаться. Но у меня есть условия. Подходите к озеру через пятнадцать минут. Приходите один. Простите, что действую таким образом, за мной следят».

Писал записку, безусловно, интеллигентный человек. Это «простите» смотрелось в тексте просто вопиющим.

В горле пересохло. Что это было? Завуалированное приглашение на казнь? Довольно сложно. Избавиться от майора можно и более простым способом, он не скрывается, часто работает один. Это и есть агент в «Ониксе»? Тогда кого он боится? Значит, не один – их как минимум двое. И то, что в городе работает Комитет, для него не тайна…

Он одолел сомнения, оделся, переложил пистолет в боковой карман куртки, чтобы долго не тянуться. Выйдя в коридор, занес руку, чтобы постучать Москвину, но передумал. Автор записки просил, чтобы он прибыл один. А если и впрямь «крот» решил сдаться, выторговать себе поблажку? Обнаружив Комитет по встрече, передумает и просто не выйдет. Будет глупо утратить доверие шпиона. Ищи его тогда в огромном коллективе…

Ситуация складывалась пикантная. Не сказать что он боялся неизвестности, но… как-то побаивался. Свет в номере остался включенным. Михаил добрался до лестницы, прошел на цыпочках часть марша, прислушался. Любители дискотек как-то быстро угомонились, в гостинице стояла тишина. Под лестницей что-то шуршало и скреблось – очевидно, домашние любимцы гостиничного персонала.

Он спустился вниз, держась за перила. В узком холле горела настольная лампа за стойкой. Вздрогнул пожилой мужчина, поднял голову, всмотрелся.

– Пройдусь, – лаконично объяснил Кольцов. – Погодка сегодня – на загляденье.

Портье пожал плечами, опустил глаза и перевернул страницу.

Кольцов вышел на улицу, спустился с крыльца. Вокруг гостиницы было тихо. Слева, со стороны стоянки, просачивался скудный свет. Окрестности озера справа погружались в темноту. У шпиона явно паранойя. Да вы маньяк, батенька…

Сворачивать направо не хотелось по вполне очевидным причинам. Михаил быстро пересек открытое пространство, подошел к кустам. Вечер выдался без осадков, но в воздухе висела плотная изморось. Легкий ветерок теребил листву. Смутно выделялась дорожка, убегающая в глубь ивняка. Поколебавшись, он ступил на тропу, сунул руку в карман. Рукоятка грела, затвор на всякий случай был взведен. Округа загадочно помалкивала. Дорожка петляла, огибала скопления тальника. Слева осталось что-то вроде беседки – постройкой почти не пользовались.

Показалось озеро, сравнительно компактное, метров полтораста в диаметре. Водоем не благоустраивали – видно, не было смысла, подойти к берегу было проблематично: грудились ивы на обрывах, прибрежные воды заросли камышом. Только по тропе можно было добраться до озера. Дорожка раскисла, но под ногами не плыла. Кольцов подошел к берегу, поежился. Ветерок ощутимо холодил.

На берегу никого не было – хотя заявленные пятнадцать минут еще не прошли. А если кто и был, то оставался в тени. Чувствовать себя мишенью было неприятно. Проявлялись дощатые мостки на сваях, что-то вроде пирса, к которому были привязаны две утлые лодочки. Летом здесь, должно быть, неплохо – можно взять напрокат лодку, прогуляться по озеру с друзьями или с подругой…

Мелкая рябь бегала по воде. Покатого спуска не было, глубина начиналась сразу у берега. Майор сделал попытку спуститься к воде, но поскользнулся и чуть не съехал в озеро. Устоял, мелкими шажками выбрался обратно. Происходящее начинало раздражать. Какого дьявола он тут забыл?

Михаил вышел к мосткам, ступил на дощатый настил. Доски под ногами упруго прогибались, ворчливо скрипели. Он сделал несколько шагов, встал возле лодочек. Они покачивались, терлись друг о дружку. На дне плескалась вода. Весла на всякий случай изъяли. Есть такая традиция у русского человека: тырить все подряд…

Он прошелся по мосткам, добрался до края, отправился обратно. Насторожился, рука непроизвольно дернулась – на фоне кустов образовался размытый силуэт. Человек пригнулся – словно это делало его незаметным. Он был одет во что-то длинное, бесформенное, голову покрывал капюшон.

Мужчина ступил на мостки, сделал нерешительный шаг – очевидно, опасался неустойчивых конструкций – мелкими шажками двинулся дальше. Ничего угрожающего в нем не было, и все же рука еще крепче сжала рукоятку «макарова»