Шрифт:
Закладка:
Сам же владелец ранним майским утром подобрал во дворе ещё одного котёнка. И Грегори не удивился, когда вскоре после этого на пороге возник новый таракан и вместо приветствия громко мяукнул с порога. У ноголап пришельца энергично копошилось что-то пушистое.
– Что ж, – сказал ему Грегори, – теперь я могу идти дальше. А твоя задача – владетеля бодрить!
Кошачий таракан энергично кивнул.
Шаг пятый
Потолок – не предел
– Ах ты ж затейник эдакий! – Милка со стоном подпрыгивала на пустых лотках из-под хлеба. – Мать твою, как приспичило.
– Кто бы говорил, – улыбнулся Горовин, застегивая штаны.
Да уж, действительно приспичило. На краю городского парка, в кузове хлебо-булочного грузовичка. А почему бы и нет? Конец смены, симпатичная подруга мнёт его бедро пальцами, отвлекая от дороги, тёплый летний вечер, птички щебечут, где-то орёт караоке, а может – коту на хвост наступили… Типичный Харьков.
– Документы предъявите, молодые люди. Чем здесь занимаетесь?
Чёрт! Горовин-то штаны застегнул, а Милка, как валялась томная и полуголая, так и валяется. То есть, при явлении парочки служителей закона, конечно, встрепенулась, запахнулась, разве что за лотки с оставшимся хлебом не уползла. Но поздно.
– Нарушение порядка в общественных местах, – нудным голосом пробубнил мент.
– И где же вы здесь общество увидели, сержант? – развёл руками Горовин. – Расслабились немножко после работы, тяжёлый день был, вот и… Давайте мы вас лучше булочками угостим. Свежие! Можно сказать, только из печи.
Он протянул защитникам порядка по паре мягких «плетёнок» и одному сочнику. Подумал и добавил ещё один сахарный крендель. Стражи покосились с подозрением.
– Она хоть не на них сидела, кхм, в процессе?
Милка фыркнула в кулак, Горовин напустил на себя самый смиренный вид, на какой был способен.
– Разве можно, сержант?
Стражи сунули булки подмышки, бросили через плечо:
– Не попадайтесь больше.
И скрылись в парке.
У киоска топтался Рогатый Вася. «Рогатым» его прозвали за подвиги жёнушки, ну а Вася – это просто Вася. И вид он сейчас являл самый воинственный. Горовин глотнул пива, замер в тени разлапистой липы, прислушался. В отдалении возмущённо цокали каблуки – Милка требовала продолжения банкета, но у него вдруг пропало всякое желание. Потому машину отправил в гараж, подругу – домой, а сам – по пиву и спать. А может, и не спать…
– Где моя шалава? – разорялся Рогатый Вася в окошко киоска. – Говори! Как это ты не знаешь? Врёшь! Она вчера всю ночь в кустах, вот, в этих самых кустах через дорогу от тебя трахалась, а ты не видела? Хрен я тебе верну, а не долг, значит!
И от души саданул подошвой по киоску.
– Сколько ты должен девушке? – тихо спросил Горовин, выходя из укрытия.
– Колька, – бросился к нему буян, но застыл, напоролся на холодный взгляд. – Так это… сегодня же не твоя на смене. А эта паскуда…
– Сколько. Ты. Должен. Девушке?
– А может, и эта тоже – твоя? Ладно, ладно. Я понял, – он постучал в успевшее закрыться окошко, швырнул на прилавок двадцатку. – Я к Валику. Ты, как, со мной?
– Уже не с тобой.
Вася пожал плечами и побрёл прочь. Горовин шагнул к киоску.
– Лариска, открывай.
В дверях показалась худенькая медноволосая девушка.
– И где же его шалава? – Горовин зашёл внутрь и плюхнулся на ящик из-под пива.
Затем достал из него новую бутылку, открыл.
– Я откуда знаю? Уже неделю её не видела.
Девушка скривилась.
– Презираешь нас? – Горовин вскрыл бутылку.
Девушка упёрла руки в боки, но потом вдруг обмякла.
– Тебя – не презираю. Да и других – тоже. Жалко мне вас.
– От жалости до презрения… А они, как собаки, чувствуют отношение. И завидуют, разумеется.
Девушка промолчала. Горовин, не дождавшись вопроса, всё-таки выдал ответ.
– Молодая, красивая. Вся жизнь впереди. Видно же – в киоске, в торговле долго не задержишься. Закончишь свой вуз и…
– Ну а ты, Коля? – она подошла ближе, осторожно, несмело даже, провела рукой по смоляным волосам гостя. – Ты надолго задержишься?
– А я что? Что я? – отшатнулся, от души глотнул пива, тёплое, и хрен с ним. – Я вуз три года назад бросил. Год до диплома не дотянул.
– Никогда не поздно восстановиться.
– Кому я сейчас нужен? Тогда да, был перспекти-и-ивным студентом-физиком! Хотя и тоже подрабатывал, где придётся. Но свет на горизонте был. Контора зарубежная даже работу предлагала, как универ закончу. По нашим временам это вообще редкость. А потом батя помер… – он осёкся.
Алкоголь, как обычно, норовил давить на жалость.
– Да. И ты решил вместе с ним и себя похоронить тоже. Хотел бы твой отец для тебя такой судьбы?
– Он, кстати, физику ненавидел, – непонятно к чему сказал Горовин и глубокомысленно добавил. – И вообще, жизнь – говно.
В окошко постучались. Худой юноша попросил лимонад и шоколадку. Лариса улыбнулась и выдала желаемое.
– Сигареты есть? – новый покупатель, дед со злым взглядом.
– Какие вам именно?
– Ты что, не понимаешь? Сигареты! Си-га-ре-ты! Откуда вас таких тупых берут?
Следом сильно перекрашенная тётя заказала воду без газа и сообщила, что «такой милой девушке здесь не место». Лариса смутилась. Притворно – слышит-то она подобное не впервые. Всё лето слушает. И сама постоянно, сцепив зубы, твердит: я здесь временно. Семье надо помогать, стипендии на всё не хватает, и тому подобное. Но ещё чуть-чуть и – не станет никакой киоскёрши-Лариски. Будет Лариса Александровна, уважаемый человек, айти-специалист, и о ночных сменах в ларьке станет разве что в кошмарных снах вспоминать. Может, вообще в Киев переедет. Сама говорила, что уже к вакансиям в столице присматривается. И знакомые у неё там есть.
А он продолжит булочки с батонами развозить. Потому и выбрал Милку, пышная курчавая брюнетка-хохотушка на одной с ним волне. От работы продавцом тащится, как удав по стекловате. Каждый нетрезвый клиент – не «ой, ой, загубленная душа» и «фу, фу перегар», а возможность «втулить лишнее пиво», а то и сдачи недодать. Всё равно не разглядит спьяну.
С ней легко, с ней можно не жалеть о прошлом и не бояться икнуть спьяну, и секс классный. А Лариска… Он и сам не знал, зачем раз за разом приходил к Лариске. Вот и сейчас раздумывал: может, зря не пошёл к Валику? Он бы точно морали не стал читать, ему бы самому
