Шрифт:
Закладка:
Она взяла чашку и громко сёрбнула.
Ефим же Гастонович в ответ на причитания снова лишь головой покачал. Он как раз прекрасно понимал, почему молодому парню стало тесно в двухкомнатной квартире, где приходилось делить комнату со старшим братом и отчитываться перед матерью за каждое опоздание к ужину. Он и сам в своё время отказался переезжать в просторный загородный особняк сына, предпочтя обычную «сталинку» в спальном районе Киева. Пусть скромная, зато своя. Здесь он хозяин. Нет, конечно, он не думал, что сын его притеснять станет, но всё же – своё есть своё.
Так он – старик. А уж юноше молодому и горячему – тем более простор нужен.
Но материнскому сердцу этого не объяснишь. Мать всегда будет переживать за своих детей и волноваться, как бы не случилось чего, стоит ей отвернуться. А впрочем, разве только мать? Сам на себя бы посмотрел. Старик невесело хмыкнул.
– А твои-то как? Пишут? – встрепенулась гостья. – А то я всё о себе да о себе…
Ефим Гастонович покачал головой.
– Нет, пока не писали. Наверное, что-то отвлекает их.
Он гнал от себя другую мысль. «Наверное, что-то случилось». Раньше, сын с внуком – Гришка и Никитка – раз в два-три дня писали, присылали по е-мэйлу фотографии из Польши, Италии, Черногории и прочих мест, где бывали. Когда могли – по скайпу общались. Рассказывали, что да как. Недолгие были беседы, да и письма недлинные, но всё-таки. А последние десять дней – тишина. Ефим Гастонович усиленно шерстил новости – никаких крупных катастроф на линии их маршрута не случалось. С другой стороны – сколько может случиться катастроф мелких? А с третьей – Гришка такой непредсказуемый, ему свернуть с намеченного маршрута ничего не стоит. А уж там-то… Ефим Гастонович потерял сон. Если до этого он просто за них переживал по-родительски: – чтобы самолёт не упал (сколько их сейчас падает?), чтобы болячку никакую не подхватили в пути (сколько новостей о вирусах-убийцах?), чтобы ничего прочего не стряслось – то сейчас у него началась настоящая паника.
Что если он никогда больше не увидит и не услышит двух самых родных людей?
– Не благодарные они все, вот что! – звонко заявила Маргарита Сергеевна, и куда только подевались плаксивые нотки в голосе. – Вот ты себя изводишь, Гастоныч, а они где-то на пляже валяются и думать о тебе забыли.
Ефиму Гастоновичу стало очень тоскливо. Захотелось остаться одному, сесть за монитор и перечитать старые письма.
* * *
Гаст Гастоныч ушёл.
Шагнул в пустоту и исчез. Навсегда.
Грегори огляделся, квартира была вполне уютной, ничем дурным от неё не пахло – бери и живи. Но вместо радости от того, что нашёл хорошее жильё, на плечи навалилась грусть. Грегори присел на деревянный стул у окна, усы жалобно повисли. Не отпускало глупое чувство вины – будто он выжил хозяина квартиры. Грегори глубоко вдохнул, сжал-разжал пальцы на руколапах.
Ни в чём он не виноват перед хозяином квартиры. Напротив, на него ответственная задача возложена – взбодрить владетеля! Ему самое сокровенное доверили.
Грегори встал, выпрямил усы.
Этим и займёмся.
Взбодрить, говорите. Грегори снова осмотрелся, заглянул на кухню, в уборную, на балкончик. Везде всё аккуратно, чисто и строго, но при этом как-то… затхло. И никакого намёка на бодрость. Ничего. Для начала раскурим трубку – разве не для этого мы здесь? Грегори шагнул на балкон, оставив дверь открытой на распашку – проветривание не помешает, – достал кисет и принялся набивать табак. Закончив, попытался раскурить трубку, но та упорно не раскуривалась. Грегори задумчиво повертел её в руках. Потом перевёл взгляд на пейзаж, что раскинулся за окнами – заснеженный двор, будто нарисованный; деревья, окутанные пушистым покрывалом; снежинки, мягко планирующие на землю; птица-снегирь, алым пятном застывшая на белом полотне; ярко-голубое небо надо всем этим. Как может хандрить тот, у кого перед глазами такая красота?
– Ап-чхи! – раздалось из комнаты.
* * *
«Дедушка, а ты знал, что киви – это лиана? Как виноград, представляешь?! А я и не догадывался, пока не увидел. Посмотри на четвёртое фото…» – восхищённо писал внук Никита.
«В этих занюханных Европах даже борща не поешь нормального. И ненормального – тоже. Что борща – обычного супа с картошкой днём с огнём не сыщешь. А вечером вообще пожрать негде…» – это уже Гриша, сын.
Ефим Гастонович просматривал фотографии и перечитывал письма, любовно скопированные из почты в компьютер и тщательно разложенные по папкам. С одной стороны, чем больше смотрел, тем сильнее брала тоска, с другой – оторваться не мог. И всё же, кое-что отвлекло его внимание.
Белое на белом.
Сначала, мельком посмотрев в окно, он решил, что дети слепили снежную фигурку в виде кошки. Старик едва скользнул по ней взглядом и вернулся к фотографиям, но что-то заставило его обернуться. Нехотя, через силу, сам не понимая зачем, выглянул он в окно. Пригляделся к фигурке – таки кошка! Только не снежная – живая. Молодая киса, котёнок-подросток даже, с янтарными глазами и белоснежной длинной шерстью. Он знал эту кошку – отсюда не видно, но на хвосте и лапках есть серые пятнышки, которые её, впрочем, не портят. А знал он это, поскольку не раз бывал в доме её хозяйки – Маргариты Сергеевны. Три месяца назад, незадолго до отъезда Гриши с Никитой, соседка взяла котенка – белую и очень пушистую кошечку, взамен прошлого кота, которого её Гордончик куда-то утащил, вроде бы. Нарадоваться не могла, всему дому хвасталась, какой у неё котёночек замечательный. Как же киса на улице оказалась? Выскочила, небось, пока хозяйка отвернулась. Непорядок.
Ефим Гастонович поднялся со стула и зашагал в прихожую, натянул сапоги, схватил пальто и шапку. Видеть соседку, несмотря на всю её заботу и поддержку, в последнее время хотелось всё меньше, но бросать животинку на морозе – не дело. Надо выйти, забрать и вернуть в дом, пока не убежала. Или не обидел кто.
Он вышел из квартиры, по ступенькам почти бежал. К счастью, киса удирать не спешила. Сидела, как приклеенная, на том же месте и удивлённо таращилась перед собой. Напротив неё гордо расхаживал красногрудый снегирь, но киса лишь с недоумением
