Мир выразительно ведёт бровью в его сторону. Дима угодливо бросается к водительскому окну, светит в салон смартфоном.

– Да этот дрыщ какой-то! Точно не тот.

Теперь и Мир подходит к машине. Тёмная макушка на пару секунд ныряет в приспущенное окно.

– Действительно, не тот, – разочарованно кривит он губы, и снова поворачивается к девятке. – Эй, килька сухопутная, сигареты не будет?

Наружу высовывается подрагивающая кисть Вовы. Темно-красная пачка падает в раскрытую ладонь Арбатова.

Щелчок зажигалки. Долгий затяг. Выдох в сторону.

– Маш, а второй, где? – почему-то о ком идёт речь понимаю ещё до того, как Мир каким-то мрачным, совершенно незнакомым голосом уточняет: – Пижон со снимка.

Собрав все силы в кулак, заставляю себя умоляюще посмотреть ему в глаза. Интуитивно чувствую, сейчас не время играть в шарады. Вот совсем неподходящий момент. Однако подставлять Катю тоже неохота, торжество и без того на волоске.

Кусая губы, повторно собираюсь духом. Ноги ступают к нему словно чужие – вообще их не чувствую. Считаю шаги исключительно по скрипу щебня под подошвами балеток. Так проще приструнить внутреннюю панику. Знаю, что не ударит, откуда-то есть во мне эта уверенность, а всё равно поджилки трясутся, как у провинившегося ребёнка. И главное совершенно непонятно, с чего мне оправдываться? Какое им дело? Обоим.

Неважно. Спасать нужно Вову. Любят они друг друга, свет у них в глазах такой, что сразу понятно – и в горе, и в радости, до самого конца. Аж завидно стало, доброй белой завистью. С миру по нитке на свадьбу собирали, Катька торт сама пекла, Лана, подруга её, девичник помогла устроить, чтоб как у людей, чтоб вспомнить было что, краснея втихаря. И платье тоже Лана с матерью своей шила, не такое, конечно, шикарное как в местных салонах, но до чего же нежное! Невольно самой примерить захотелось, да только нет на мою руку нормальных претендентов, а уж на сердце – тем более. Ещё эти два пьяных гада такой вечер испортили.

Решив, что встать ближе будет уже неприлично, останавливаюсь на расстоянии шага, которое Мир тут же смазывает до ощутимого стука его кроссовок о носки моих балеток. Взгляд невольно проскальзывает вдоль крепких, по-мужски красивых икр к коленям и выше – туда, где серые шорты топорщатся совсем уж неестественно. Меня как током изнутри прошибает. Нервы щекочет воспоминанием, как веско вжимался там у бассейна пахом мне в живот: ощутимо и весьма однозначно. Совсем даже не страшно.

Сон украл, покой отнял, гордость и ту приструнил. Так приструнил, что бельё купила, не до конца, правда, решившись. Пусть будет. Не то чтобы прям не терпелось, но изменения в себе уже не получается игнорировать. Пусть. Пусть пока лежит на всякий случай. Вот как он меня одурманил. Однако ему будто мало. И вообще, разве так бывает? Глазами ещё не встретились, а Мир по ощущениям не то что взглядом раздеть успел – уже и сам не одетее того стриптизёра. Это при Диме то, о котором едва получается вспомнить, устремляя смятённый взгляд Арбатову за плечо. Мы хоть и взяли паузу или расстались – не знаю – да не по-людски так топтаться на чужих чувствах.

Дима, сморщившись как от зубной боли, подхватывает стоящую на бордюре бутылку с синей знакомой глазу этикеткой. Виски. Из коллекции старшего Арбатова. Дорогущий до слёз. Подбрасывает в руке пару раз почти пустую тару и что есть дури закидывает её в многострадальную девятку. Ночь взрывается звоном битого стекла.

Лучше бы бережливый Вова не отказывался сегодня от мальчишника, больше бы сэкономил. Примерил, чтоб их, роль таксиста.

– Ну, признавайся, паучонок, – Мир пальцем поворачивает мой подбородок на себя. – Что за таинственность? Я заинтригован.

Руку сразу же убирает. И слава богу. Потому что у меня язык отнимает от наглой ласки его прикосновенья, заставляющего краснеть за нас обоих.

– Девичник у нас был, – шепчу. – Со стриптизёром. Он отработал номер и уехал. Только Вове лучше этого не знать, он жуткий собственник. Я туфли невесте обещала, вот и подвёз.

– Номер? И только? – иронично скалится Дима. Когда подскочить успел? Я и не заметила. – А ты, значит, в дуэте с ним выступала?

– Совсем больной? – скрещиваю руки на груди в интуитивной попытке закрыться от несправедливости обвинений. И очень зря, ибо в Диму словно бес вселился.

– А бельишко для кого?

Он рывком задирает подол моего сарафана. Высоко задирает, до ситцевого полотна перед глазами и мучительной картинки в голове с напоминанием того, какие трусы на мне надеты – те самые, с ягнятами, которые недавно так пренебрежительно высмеял Мирон.

Не дожидаясь кульминации неловкости, одёргиваю сарафан назад, затем, сгорая от стыда, впечатываю ладонь в щеку Исаева. Сам он в этот момент поворачивается на угрожающий рык друга, вследствие чего затрещина получается сильной, но смазанной. Кисть, встретившись с мужским волевым подбородком, загорается тупой болью. А затем и ступня на пару секунд немеет под прессом Диминой подошвы – это уже Мир валит его на щебень к моим ногам.

Наученная горьким опытом, я отпрыгиваю в сторону. Правду говорят: лес рубят – щепки летят, но унижение так и душит, бессилие подкашивает. Плюнув на мудрость всех предков и народов вместе взятых, плюхаюсь на колени рядом со сцепившимися парнями. Не глядя начинаю колотить их туфлями. И вот это в разы больший позор, чем неудачный выбор нижнего белья. Это неумолимая бабская истерика.

Впрочем, долго возиться в поднятой пыли, как стае взбесившихся собак, нам не судьба. Звук заработавшего мотора отрезвляет первым Арбатова. Схватив брыкающуюся меня под мышку, он срывается в сторону девятки. Дима устремляется следом.

– Не лезь, – не оборачиваясь рычит ему Мир, затем коброй выкидывает руку в водительское окно и сгребает в кулак футболку понятливо отнявшего ладони от руля Вовы. – Когда свадьба то, шпротина?

– З-завтра, – заикается многострадальный жених. Я подумываю помолиться за то, чтоб у Вовы после этой безумной ночки не появилось дефектов речи, но вместо этого торопливо отпускаю ему на колени чудом уцелевшие туфли.

– Ему из-за вас теперь даже не на чём в ЗАГС поехать, придурки, – в сердцах пихаю локтём бок сводного брата.

– А что был вариант ехать на этом корыте? – прыскает со смеху, привалившийся к соседнему окну Дима.

– Давай я отвезу, – предлагает Мир.

– И я! – вставляет свои пять копеек