Шрифт:
Закладка:
— Вы блять постеснялись хотя бы…
Услышав голос Кости, Агата замерла. Даже рыдать прекратила. И Гаврила тоже замер.
Только Бой — нет.
Подбежал уже к хозяину, невероятно радуясь, что все его любимые люди собрались, чтобы с ним поиграть.
Опустил мячик у ног, носом толкнул, призывая…
Только как-то… Никак.
Агата оттолкнула Гаврилу, отодвинулась сначала, стирая слезы с лица, отворачиваясь, не глядя ни на одного из мужчин. Что дальше будет — понятно. Гаврила снова красиво наплел. Но спасая свою шкуру — ее потопит.
— Ты намылилась куда?
Она встала, собиралась просто убежать. Постыдно. Как слабачка. Хотя бы в комнату.
Но Костя не дал.
За запястье поймал. Сжал с силой. Агата дернулась, но безрезультатно. Посмотреть ему в глаза сейчас не смогла бы. Поэтому снова — куда-угодно…
— Отпусти, Кость…
Агата не просила, это сделал за нее Гаврила. Сказал тихо, глядя на то, как плотно его пальцы сжимают девичью руку.
Конечно, знал, что вызывает огонь на себя. Костя снова не настроен слушать. Костя снова в психах…
— В чем моя проблема, Агата? В чем блять моя проблема? Ты с ним можешь говорить. Ты с ним всё можешь. Я чем хуже? Что я блять должен сделать?
Игнорируя обращение Гаврилы, Костя задавал вопрос за вопросом Агате. Наверное, действительно хотел бы получить ответы. Но у нее их не было. Она множество раз говорила. Отпустить. Просто взять и отпустить…
Но на это он не способен. А Гордеевское божество… Каждый идол рано или поздно будет сброшен в реку. Люди переменчивы. Когда-то для этого нужны века и поколения. Когда-то счет идет на дни. С Костей всё будет быстро.
— Да отъебись ты от меня! — не выдержав, Агата дернула руку с силой, вывернулась, не оглядываясь, и не тратя себя на размышления, как выглядит со стороны и чем обернется для Гаврилы, понеслась к дому, просто надеясь не навернуться.
Взбежала на второй этаж, в свою комнату, хлопнула дверью, но та отлетела. Сначала Агата хотела замкнуться, а потом поняла…
Вот сейчас уже точно всё бессмысленно. Абсолютно бессмысленно.
Опустилась на пол, уткнулась лицом в ладони, расплакалась, зная, что во дворе сейчас Гаврила всё рассказывает…
У Кости всегда была отменная чуйка. Всю его гребанную будто проклятую жизнь. Ни разу не подводила.
И сегодня тоже, сука такая…
Он чувствовал, что лучше пораньше вернуться домой. Чувствовал, что и уезжать-то не стоило бы, но поехал. А потом бесился, потому что всё равно зудело. Всё равно беспокоило.
Ему казалось — у Агаты что-то в голове. Это было бы логично. Это было бы закономерно и понятно.
Он над ней поиздевался. Она не может и не хочет прощать.
Она что-то замышляет, не идет на контакт.
Только меньше всего ожидал вернуться, отменив эфиры в обход Гаврилы, и увидеть, как её то ли утешает, то ли элементарно лапает верный, нахрен, друг.
Судя по всему, верный, да не до конца.
На сей раз Костя уже не разворачивался и не уходил. Слишком взбесило.
Приблизился. Заявил о себе.
Конечно же, вызвал фурор у изумленной публики.
Увидел заплаканное лицо Агаты, убийственно спокойное, и будто даже уставшее, Гаврилы…
Взбесился сильнее. Потому что зайти через «утешение» — пиздец насколько беспроигрышная тактика. Сыграть на контрасте. С ним — гнидой такой — получится отлично.
Первым само собой слетело то самое:
— Вы блять постеснялись бы…
Дальше Агата попыталась сбежать, и почему-то безумно важно стало ее удержать. Хотя бы так добиться разговора. Хотя бы чего-то от неё добиться.
Но Гаврила снова влез своим благородным:
— Отпусти ее…
И Косте захотелось сильнее сжать тонкое запястье, чтобы потом вытрясти: «что он блять должен сделать…».
А в ответ получить привычное: «отъебаться».
С минуту следить, как Агата убегает, а потом переводить ошалелый взгляд на Гаврилу.
Который сначала тоже смотрит ей вслед, потом на свои руки…
— Ты такой долбоеб, Костя Викторович… — После чего произносит, вскидывая взгляд на вроде как шефа… — Такой долбоеб…
И повторяет, будто бы восторженно даже.
Встает, прячет руки в карманах, продолжает улыбаться, оглядывая его с ног до головы…
За что, конечно же, получает.
Кулаком по лицу.
Несомненно, достаточно ощутимо.
Гаврилу разворачивает, Костя стряхивает руку… Видит, что «утешитель» держится за подбородок, стирает кровь с губы…
Выравнивается снова, толкает Костю в плечи…
— Она беременна, придурок, а ты ее за руки хватаешь! Ты ее, блять, как мартышку цирковую людям показываешь. Ты тупой вообще или слепой?! Я, блять, заметил, а ты — нет! Ты с ней живешь нахер! Живешь! Ты, сука такая, нервы ей делаешь. Ты вообще понимаешь, что она таблетками упиться хочет? Довел? Рад? Всё по плану? Сопротивление почти преодолено? Ты и слепой, и тупой, Костя. Совсем слепой и тупой… И знаешь, что? Я очень злился на тебя за то, что ты так Полину подставил. Присралось тебе, видите ли, в любовь поиграть. Не смог себе в удовольствии отказать. Из-за тебя она за мудака выскочила. Сама не смогла организовать личную жизнь — папку опозорила типа, вот он её мудаку и отдал последнему. А теперь думаю… Так может фартонуло наоборот? Потому что вот же он — последний… — Гаврила ткнул Костю пальцем в грудь. — Вот же, сука, последний… Если ты так уничтожаешь ту, которую любишь вроде бы… Ты бы Полину угробил мне.
— Беременна?
Гаврила сказал много, а Костя отфиксировал одно. Отфиксировал и завис. И позволил… Наверное, поэтому. Слушал, как пришибленный, через гудящую в ушах кровь… А потом повторил то единственное, что и вышибло.
С прищуром смотрел на Гаврилу, который тяжело дышал, по-прежнему чувствуя себя очень злым. Справедливо, наверное. Но Косте… Пох.
Друг сначала просто смотрел, потом головой замотал, усмехнулся, фыркнул, с этой же усмешкой поднял взгляд Гордееву на лицо…
— Прикинь, беременна. А ты её уничтожаешь. На колени, говорит, встану, только помоги от ребенка избавиться. Нельзя от тебя рожать. Нельзя, сука. Понимаешь вообще? Ты понимаешь, до чего её довел? Ты хоть что-то в этом мире понимаешь? Ты, Костя, себя хоть понимаешь? Что ты творишь? Что ты нахуй творишь?
Не в силах справиться с собой, уж не говоря о том, чтобы ответить, Костя просто опустился на корточки, сжимая вдруг загудевшую голову руками. Чувство было такое, что это его оглушили ударом. Перед глазами — всё дерьмо и вспышки. Всё дерьмо, в котором…
