В голубых омутах взметнулась ненависть, и я ощутил, как она отдалась резонансом боли в моей груди. Вот теперь все по-честному.

Глава 12

Осторожно отстранилась и посмотрела прямо в черные глаза. Какие они мрачные, тяжелые. Каждый раз имеют другой оттенок. Никогда не бывают одного цвета. Вот и сейчас – они каштановые, прозрачные, и вокруг зрачка черные лучи расходятся к краям. Меня в них тянет изо всех сил, как в дьявольский лабиринт, и так странно видеть свое отражение в его зрачках.

– Смерть – это слишком просто…

Прищурился, внимательно меня изучая, но улыбка не пропадает. И мне кажется, я так зависима от его реакции. Она так важна мне. Как в детстве ребенок ждет одобрения родителей, так мне необходима его поддержка. Это ощущение, что мы на одной волне.

– Я хочу, чтоб они жили. Ведь умереть можно только один раз.

У. Соболева. «Жена Хана»

Швырнул ей шарф.

– Завязывай.

Покорно опустилась на колени. Но в этой покорности столько бесовства, столько ненависти и ярости, что меня разрывает в ответ. И похоть застилает глаза. Адская. Нечеловеческая. Я ее не просто хочу. У меня к ней зверская ненасытность, какой-то запредельный голодный инстинкт. Если не отгрызу кусок ее боли и стонов, не выдеру когтями – сейчас сдохну. Трясет всего. Так трясет, что, кажется, вырубит на хрен.

Я познал все виды похоти. Я никогда не отказывал себе в плотском удовольствии. Во мне всегда жил ненасытный зверь, который ждал свою добычу, чтобы разорвать. Нет ничего, что я бы не испробовал. Женщины всех мастей, внешности, цвета кожи, телосложения. Я мог купить любую, взять любую. Приобрести или получить в подарок.

Одно оставалось неизменным – повязка на их глазах и покорность подо мной, когда я отдаю приказы. И стоны боли вкуснее стонов страсти, потому что они честные. Ненавижу, когда передо мной разыгрывают оргазм, лучше плач от страданий и честные крики.

Но с ней все было иначе. С ней я хотел бо́льшего.

Смотрел, как завязывает глаза, как дрожат ее руки, и понимал, что эта покорность наиграна. На самом деле она не собирается подчиняться. Могла бы, всадила бы нож мне в сердце.

А еще всколыхнулась ненависть за ее вопросы. Потому что… потому что никто и никогда не спрашивал. Всем было насрать. И ей насрать. Она просто играет в какую-то игру, и я хочу понять, в какую. А точнее, нет, не хочу. Я просто буду играть в привычную мне.

Надавил на щеки, заставляя открыть рот и взять мой член.

– Убери зубы! И скажи ааааа! – рыкнул и схватил за светлые волосы. От одной мысли, что этот нежный рот сейчас сомкнется на моей уродливой плоти, затряслось все тело. Такая абсолютная красота и мое уродство. Смотри… еб*ный сукин сын, я трахаю твою дочь в рот. Так, что она плачет и захлебывается, она вот-вот выблюет свои кишки, и из ее глаз текут слезы, а по подбородку стекает слюна. Я не жалею ее. Я ее долблю со всей дури в самую глотку. По самое яйцо так, что оно шлепает по ее челюсти. Она цепляется за мои ноги, за мои штаны, она захлебывается и плачет, а я ее еб*. Она моя дырка, моя сука, моя! Ты переворачиваешься на том свете? Как тебе моя кровная месть?

Потом обеими руками за затылок и в самую гортань, прижимая к паху, и кончаю с адским ревом, спуская прямо ей в горло. Она захлебывается, повязка сбилась с одной стороны, но ее глаза крепко зажмурены, и тушь потекла по щекам. Внутри все сжимается и выкручивается, там, где сердце становится больно, и я закрываю глаза, чтобы не видеть.

Мне не хорошо… я кончил, но мне не хорошо. Я словно побывал в собственном аду, и меня всего трясет от разочарования, ведь облегчения нет. Впервые нет. Мне не доставляют удовольствие ее слезы, меня не возбуждает ее гримаса мучения и позывы к рвоте.

А ее заплаканное лицо заставляет чувствовать себя подлой мразью, и за это мне хочется ее ударить. Замахнулся… но опустил руку, оттолкнул от себя плачущую и перепачканную слюной и спермой. Всего лишь девка. Всего лишь сосуд для моей спермы, не более. Пусть не пытается стать чем-то большим и не лжет мне.

– Прежде чем захочешь поговорить, помни, для чего предназначен твой рот.

Молчит, ничего не говорит, но я знаю, что проклинает. Поздно, девочка, я давно проклят. Становись в очередь с теми, кто хочет моей смерти. Аллаена, как же подходит тебе твое имя. Оно создано для тебя.

Развернулся и пошел к двери… и вдруг услыхал.

– Как твоя дочь?

Медленно повернулся… она стянула повязку, сидит на полу вся в слезах, тяжело дышит, но нагло смотрит мне в глаза.

– Она в порядке.

Отвечаю и смотрю, как девчонка поднимается на ноги. Она пошатывается и вытирает рот ладонью. Нет, она не выглядит жалкой, сломленной и раздавленной.

– Как ее зовут?

– Тебе было мало? Или ты плохо слышишь, Аллаена?

– Ты использовал мой рот так, как ты хотел, а теперь ответь на мои вопросы. Я была покорна и заслужила ответы. Я хочу знать, как зовут твоих дочерей.

Что ж, она, и правда, была покорной. Я отвечу. Почему нет? Если ей хочется знать.

– Асия и Аят…

– Кого я спасла?

– Асию…

Не знаю, почему я отвечал на ее вопросы… наверное, потому что сейчас мне не казалось, что они лживые и мерзкие. А еще она напомнила мне, что, и правда, спасла мою маленькую девочку… Резко подошел к ней и схватил за локоть, дернул к себе. Мне не нравилось… не нравилось ощущать чувство вины перед ней. Перед грязной дочерью моего лютого врага.

– Что это за игра? Во что мы играем, Аллаена?

– В мужа и жену, разве нет?

Нагло спросила и вздернула подбородок, все еще выпачканный слюной, и я невольно достал платок. Сам не понял, как вытер ее рот, провел платком по скулам, осушая слезы. Какое ослепительное у нее лицо. Как невыносимо она красива. Смотришь, и, кажется, режет глаза, хочется смотреть бесконечно. Вспухшие губы, мокрые ресницы, курносый носик.

– Разве я не могу узнать человека, который стал моим мужем?

Она говорит правду сейчас? Ей, и правда, хочется знать?

– Зачем?

– Чтобы понять…

– Что именно ты хочешь понять?

– Почему ты такой?