В голове всплывали события последних дней, вяло виляли рыбьими хвостами и уходили на глубину. Незаметно для себя я вырубился. Во сне я долго брел по темноте, в холоде, наощупь ориентируясь в пространстве, которого не было. Это сводило с ума. Иногда руки натыкались на какие-то стены, покрытые чем-то скользким и мокрым, время от времени, мне казалось, что я упирался во что-то, похожее на двери. Но все они были заперты.

Сколько я так бродил, не знаю, когда услышал голоса, а затем увидел свет в пресловутом тоннеле. Честно говоря, испугался. А ну как те самые неизвестные силы вдруг обнаружили сбой в системе и решили все расставить по своим местам. Молодого студента Лесакова вернуть в свое время и в свое тело, а старого спасателя Лесового отправить на больничную койку, а то и вовсе на тот свет.

Страхом пробрало аж до мозжечка. Где-то в глубине под ложечкой заледенело, тело отказывалось идти вперед, ноги тем временем упрямство несли в неизведанное. В конце концов, я вырвался из темноты и ослеп от яркого света, заливавшего все вокруг.

— Сынок, ну как же так-то? Мать переживает, извелась вся. Ты прости, не пустил я ее к тебе, сердце прихватило, сегодня не придет. Пригрозил, что скорую вызову и рядом с тобой в другой палате уложу на постой. Эх, Леша, заканчивал бы ты с этой работой, не мальчик уже, хоть и не стар…

Глаза постепенно привыкли, и я снова увидел свое тело, опутанное проводами в той же палате, что и в прошлом сне. Рядом с койкой, на которой я лежал, сидел отец. Больше никого не наблюдалось. Сам я висел где-то под потолком и наблюдал картину как через экран. При этом мои чувства и эмоции никуда не делись. Вот и сейчас сердце неистово колотилось от смеси страха, удивления и радости. Отец жив! И мама, мама тоже, оказывается, жива! Если для этого нужно было умереть или получить инфаркт и попасть в прошлое — трижды повторю на бис!

— И не надо мне говорить, что близко к сердцу не принимаешь! Сердце оно не слепое и не бесчувственное. Себя можешь сколько угодно обманывать и других тоже, а нам, близким, не смей врать! Людское горе в тебе всегда след оставляет, если ты человек. А ты человек! И попробуй мне не поднимись! Я тебя на том свете и руки не подам! Ты меня знаешь, мое слово кремень! — отец помолчал и продолжил. — Вот что я тебе скажу, Алексей! Оставлять сына сиротой — не дело. Кто его научит на лодке ходить, из ружья моего стрелять? Книги читать, рогатки резать? Вот и я говорю! А Галочка вчера на УЗИ ходила… Сынок у тебя будет, стало быть, у нас с мамкой твоей внучек народится. Ты уж давай, постарайся. Рано тебе на тот свет, точно тебе говорю.

Отцовские слова ошпарили кипятком. Я замер в точке наблюдения, а потом рванул туда, вниз, надеясь со всего размаху нырнуть обратно в свое тело, выпихнуть студента в его советскую реальность, а самому вернуться к свой век. Такую цену я оказался не готов платить за… За что? За жизнь своих близких?

Эта мысль окатила меня ушатом холодной воды Я остановился, тяжело дыша и громко ругаясь вслух. Внизу заволновался отец, поднялся и пошёл к двери звать медсестру. Еще бы, в палате вдруг ни с того ни с сего замигали все лампочки, медицинская аппаратура начала пищать и выделываться. Мужское тело на кровати вдруг выгнуло дугой.

Я притормозил, понимая, что странный экран даже не прогнулся от моих неистовых попыток его пробить. В тот же самый момент моя тушка обмякла, рухнула на постель и снова застыла, но отец перепугался насмерть и начал срочно требовать доктора. В больничном коридоре поднялась суета.

Батя вернулся ко мне, окликнул по имени, присел рядом и взял меня за руку. Едва горячая шершавая рука накрыла мою ледяную ладонь, я вздрогнул и проснулся. Сердце все также отплясывало твист, больно стукаясь о ребра. В висках работали отбойники, во рту пересохло, а руки свело судорогой, по всей видимости отлежал. Я осторожно разжал скрюченные пальцы и скривился от острых иголок, побежавших под кожей.

Спустя полчаса, когда организм угомонился, я все-таки поднялся, взял кружку и осторожно двинулся к умывальнику, набрать воды. Стараясь не шуметь, наполнил чашку и жадно припал в вкусной влаге. Сколько себя помню, нашу энскую воду почти всегда можно было пить из-под крана.

Бывал я и в Ростове-на-Дону, и в Сочи, и в Москве златоглавой. Покатался по родной Кубани немало, заносило и в Сыктывкар к родне в гости, и в Липецк к крестным родителям. Но везде водопроводную воду пить невозможно. Фильтровали, кипятили или отстаивали, иначе гадость неимоверная. Вот липецкую на вкус не помню. В память накрепко врезалось одно: здесь всегда из крана течет просто ледяная водица.

Напившись, налил еще и отправился в кровать. Странные сны, очень странные. Как бы понять: правда в них, или мой собственный вымысел, придуманный воспаленным сознанием, чтобы примирить с нынешней реальностью? Что если реальность — там? А выдумка здесь?

Черт! Тогда и вовсе путаница выходит. Я четко знаю: на момент сердечного приступа никого из родных в моей жизни не осталось. Сновидение утверждает обратное: все живы, включая нашего с Галкой неродившегося ребенка. «Мальчик! У нас будет сын!» — тепло разлилось по всему телу, щеки отчего-то стали мокрыми. Я мотнул головой, загоняя сентиментальность поглубже: не время и не место, прихватил подушку и забрался на подоконник.

— Не спится? — прокряхтел кто-то за моей спиной.

От неожиданности я едва со своего насеста не чертыхнулся.

— Ну… дед, нельзя же так подкрадываться! — только и сказал я, переводя дух.

Нервишки что ли шалят? Сердце снова устроило свистопляску, дыхание сбилось. Глотнул воды, вроде полегчало, зыркнул на соседа. Тот опять делал вид, что спит. Что за человек! Хочешь что-то сказать — скажи, не хочешь — молчи рыбкой.

— Да ты не злись, сынок, — раздалось позади.

Да что ж ты будешь делать, вот неугомонный-то!

— Дедуль ты чего-то сказать хочешь? Али так, шутки шутишь?

От накатившей внезапно злости я не заметил, как перешел на «ты» с пожилым человеком. В Советском Союзе такое панибратсво не приветствовалось. Нас с детства родители учили здороваться, в разговоры взрослых не встревать, место бабушкам-дедушкам да и просто взрослым в автобусе уступать.

Нынче что дети,