— Я кому сказал в тереме сидеть? — орал князь на жену, нисколько его, впрочем, не боявшуюся. — Или мужчин на стенах мало?

— Княгиня рядом с мужем должна быть, — спокойно отвечала степнячка, щурясь. — К тому же я в безопасности, на самой высокой башне. До меня стрелы не достанут.

— Ты беременная, дура!

— И как меня это спасет, если город возьмут? К тому же у тебя есть еще два сына, и они сейчас в безопасности.

Вот сейчас Матвею Всеславовичу очень захотелось влепить Лисяне оплеуху. Сдержался, конечно. Бить прилюдно брюхатую жену было делом совершенно немыслимым. Но и вела себя она слишком уж дерзко.

— На цепь посажу. В подклет, — процедил князь сквозь зубы.

Лисяна молча вскинула бровь. Спорить дальше не решилась — и без того много лишнего сказала. Добро б еще наедине, но на площади… при всем честном народе! Не стоило.

Неожиданно на сторону Лисяны встал Данила Матвеевич.

— Полно, отец, она очень нам помогла. К тому же Лисяна не морка. Сам видел же, словно с луком в руках родилась. Что ты требуешь от орлицы горлицей стать?

Девушка даже покраснела от незаслуженной похвалы. Впрочем, она понимала прекрасно, что Даниле на нее и ее ребенка глубоко плевать. У него свои интересы. Так что, если Лисяна погибнет или ранена будет, он не заплачет. А все равно — приятно.

Матвей Всеславович только фыркнул по-звериному:

— Сегодня прощаю. Но завтра за внутреннюю стену ни ногой. Лисяна, ты молодая, зоркая — сбегай на башню и погляди, что там эти умельцы мастерят?

Встревоженная внезапной покладистостью мужа, девушка помчалась снова на башню и уже оттуда закричала:

— Непонятную какую-то штуку делают! Из длинных тонких стволов! на колесах, с веревками и ковшом!

— Камни большие таскают?

— Ага.

— Ну и все. Слышал я про угурские осадные машины, которые каменные глыбы в стены и башни запускают, да не думал никогда, что увидеть доведется. Поняла теперь? Нам сегодня повезло очень, что недооценили они моров, поторопились.

Да, Лисяна прекрасно поняла. Если этакий камушек да до башни долетит… Разрушить не разрушит, но потрясет изрядно. А если у угуров много камней и много осадных машин будет, то и стену поломают, и защитников побьют.

— Хорошо еще, что стрелы наши сверху летят дальше, чем их — снизу, — пропыхтел Данила, поднимаясь на башню к Лисяне. — А то бы они нас перестреляли как цыплят.

Кивнула задумчиво с легкой улыбкой, пробормотала будто про себя:

— А ведь моры сначала думали, что это кохтэ на них напали. Похожи очень кохтэ и угуры, невысокие, смуглые, узкоглазые, с черными волосами… А в темноте да в толпе попробуй отличи…

— Что задумала, княгиня? — встрепенулся Данила.

— Говорил мне Матвей Всеславович, будто ход есть тайный из города?

— Ну бабу, а тем более, брюхатую, любой от угура отличит, — не понял ее мужчина.

— Так у меня ещё осталось два десятка отменных воинов. И все, представь себе, мужеского пола.

А ведь и правда: степняки — воины каких мало. Быстрые, ловкие, умелые. Все как один — лично Баяром отобранные. Многие, если не все — лично им выращенные. И на предложение Листян все ответили согласием. Даже обрадовались — скучно им было по стенам скакать, как белкам. Настоящая вылазка — что может быть интереснее?

И среди ночи мудреные осадные машины вдруг вспыхнули высоким пламенем, а с десяток угурских командиров не проснулись. Сложно просыпаться с перерезанным горлом. Суматоха в угурском стане поднялась знатная — забегали, закричали, начали строиться, друг друга разглядывать. Но угуры — это не кохтэ с их железной дисциплиной и умением беспрекословно и молниеносно выполнять приказы, да и количество бойцов теперь сыграло дурную шутку. Разве можно знать всех воинов в лицо? Пока все по десяткам и сотням разбились (или как там они считались), пока нашлись живые командиры, пока вглядывались в лица, кохтэ уже в лагере и не было. Растворились в поле да ближайшем лесочке. Попробуй-ка отыщи степняка в высокой траве!

Даже Матвей Всеславович пребывал в полном восторге, обещая, что теперь уж угуры спать спокойно не смогут. Каждая ночь будет уносить десятки жизней.

Впрочем, упорный враг пришел на земли моров не для того, чтобы легко и просто сдаться двум десяткам степняков. Выставили кольцо стражи со щитами и в доспехах. На провокации не велись, а когда время от времени падал кто-то из караульных со стрелой в горле, его место тут же занимал другой. Быстро поняли, что стрелков вовсе немного. Время от времени расстреливали траву и кусты.

Машины осадные строили заново.

Благодаря людям Листян морам удалось выиграть пару недель, это было хорошо, но мало.

А потом грянул гром. Закричали угуры, заскрипела, казалось, сама земля. Осадные машины выпустили в воздух каменные глыбы. Часть их не долетела до стены, часть нашла свою цель, а некоторые перевалились за городскую стену, калеча воинов и рассекая в щепу деревянные улицы. Лисяна с прочими женщинами наблюдала за этим из окна своего высокого терема. Понимала: счет уже шел не на недели, на дни. Стена крепостная содрогалась, людям пришлось отступить. С башен еще стреляли лучники, готовые к смерти. Угуры тащили к воротам толстый гладкий ствол дерева, окованный металлом — таран. Тащили, закрываясь щитами от стрел, сменяя друг друга, переступая через тела раненых и убитых.

“Бам-м-м” — ударил в ворота таран. Напрасно он рвался внутрь. Ворота были сделаны из очень толстых досок и окованы медью. Пусть хоть седьмицу долбятся день и ночь — не пробьют. Наверное.

Жители Лисгорода, не способные держать оружие, укрылись за внутренними стенами. На галереях стен встала и часть воинов. Князь с сыном были там, в самом пекле — умело руководя обороной.

Стена в восточной части города под ударами камней начала трещать все сильнее, а потом от нее отвалилась верхняя часть. Наблюдательницы в окнах терема горестно ахнули.

А угуры черными муравьями ринулись на стену с крючьями и кольями — словно волна стену захлестнула. Защитники крепости бросились в пролом. Сражались как львы и гибли на глазах жен и детей.

— Отпусти, дочь хана, — взмолилась Сельва. — Место мое там, среди воинов.

— Иди. Да постарайся князя уберечь, — большего Лисяна сейчас сделать не могла.

Убежала десятница, забрав с собой четырех воительниц. Лисяна и сама бы с ними помчалась, да только живот ходуном ходил. Знать, сын ее волновался.

Следующий удар угурской каменной глыбы пришелся точнехонько в эпицентр битвы, разя и калеча и своих, и чужих. Упал с проломленной головой Данила Матвеевич, до последнего закрывавший отца от вражеских мечей, а сам Матвей Всеславович окровавленными ладонями зажимал рану на животе. Сельва появилась как нельзя вовремя: ее степнячки подхватили князя под руки и потащили прочь, под защиту внутренних стен. Княжеское войско было обезглавлено, но не убито.