Шрифт:
Закладка:
Я тоже вскакиваю из-за стола. Скрипит отодвинутая скамейка, приклад двустволки упирается в плечо. Если будет выстрел, то мы все здесь оглохнем на пару минут, зато врагу будет хуже… Деревянная дверь на мушке, дробь на кабана способны прошить её насквозь. Стук раздается ещё раз, требовательнее и настойчивее.
Ульяна пугается резкого звука и начинает хныкать. Людмила тут же кидается к ней. Из кроватки показывается небольшой сверток, на круглой головке перепутались редкие темные волоски. Глазенки испуганно осматривают небольшую комнату таежной избы.
– Тихо, тихо, солнышко! Не плачь, моя хорошая! А-а, а-а, а-а, – укачивает Людмила на руках маленькое сокровище.
– Кто там? – грозно спрашивает Вячеслав.
На руке, сжимающей топор, от напряжения белеют суставы. Я обращаю внимание на то, что сам судорожно сжимаю ствол винтовки. Надо немного расслабиться – так недолго и пальнуть с перепуга, а неизвестно, кто за дверью: друг или враг. Стук раздается в третий раз.
Вячеслав подскакивает к двери, размахивается топором и пинает дверь. Моя ладонь снова судорожно цепляется в ствол, палец чуть не срывается с пускового крючка. Дверь открывается… Курок возвращается в исходное положение – за дверью никого нет. Я успеваю зацепить взглядом легкое трепыхание черно-белых крыльев и красное пятнышко.
– Вот же дятел, – сплевывает за дверь Вячеслав. – Перепугал, чертяка.
– Я тоже чуть в штаны не напустил, – признаюсь я, опуская ружье. – Пришлось бы тебе, Люда, и мне ползунки менять.
Девушка улыбается своей чистой улыбкой и прикладывает палец к губам. На руках тихо засыпает маленькое существо.
Вячеслав тихо прикрывает дверь и кладет топор на лавку в шаговой доступности. Я тоже укладываю ружье на широкой столешнице. Винтовка тускло отражает свет лампочки, висящей под потолком.
Пока Людмила покачивает засыпающую Ульяну, Вячеслав вновь поднимает книгу и пробегает глазами по сказке.
– Действительно, похоже. Эх, Федя, Федя, как же тебя сейчас не хватает, братишка, – вздыхает Вячеслав, но тут же одергивает себя. – А вот второй куплет похож на ситуацию с Владимиром и Геннадием.
– Слав, потише, а то Ульянка засыпает, – шепчет Людмила, подходя к листающему страницы Вячеславу.
Девочка успокаивается и теперь посапывает в кроватке. Пальчики розовой руки обхватывает колечко соски, и она держит её как микрофон. Готовится стать певицей?
– Извини, так получилось. Очень похоже, вот и вспомнилось, – так же тихо отвечает Вячеслав.
Людмила смотрит на Вячеслава снизу вверх, и тот не отходит в сторону, не отводит взгляда. Казалось, что не будь меня рядом, то их губы слились бы в нежном поцелуе. Мда, я чувствую себя тем самым парнем, что идет третьим рядом с влюбленной парой. И пары у меня нет, и ребятам мешаю. Как-то неуютно на душе, неуютно ещё и оттого, что Людмила была девушкой Александра. Пусть бывшая, но, возможно, у Александра ещё остались какие-то чувства. Хотя после того, как он убил своего отца, я его не узнаю. Он стал таким же чувствительным как робот, присланный из будущего, чтобы убить Сару Коннор.
– Да, я тоже помню этот момент, никогда бы не подумала на ребят такое, – выдыхает Людмила. – Спасибо Сашке и тебе, Слава, за то, что спасли нас.
– Да я-то чего, это всё Сашок устроил, – качает головой Вячеслав. Он не знает, куда деть огромные руки и, в конце концов, засовывает их в карманы штанов.
– Вообще-то я тоже участвовал, – бурчу я. – Мне тоже можно отрезать кусок торта под названием «Спасибо».
– Куда уж без тебя, – блестит белыми зубами Людмила. – Ты же почти всех один победил, ребята только патроны подносили. Спасибо тебе, герой!
– Ой, да хорош издеваться. Мне хватит простого спасибо, хотя куплет и в самом деле подходит. Особенно тот крик: «Тебя заждались!» Ладно, милуйтесь, я немного покемарю, – я упираюсь спиной о бревенчатую стену и прикрываю глаза, чтобы не видеть эту странную пару.
Людмила с Вячеславом перешептываются о своём, но я их уже не слышу. Внимание сосредотачивается на гудении огня, потрескивании сгорающих поленьев, минивзрывов в горниле печи.
Черный перевертень
Взрывом закладывает уши. Сквозь прижатые ладони пробивается скрип падающего дерева. Меня осыпает лавиной взметнувшейся земли, по голове стучат падающие камешки. Я отрываю лицо от мокрой травы.
Ни Фёдора, ни Марины не видно. Снова гремит гром. Изогнутый росчерк молнии освещает место, где недавно обнималась пара.
Взрыв выкорчевал березу из земли, и теперь она лежит на земле, подняв к земле змееобразные корневища. Так собака падает на спину и смотрит на хозяина преданными глазами, чтобы тот почесал ей живот. Рядом с березой чернеет большая воронка, опалённая трава ещё дымится по краям.
– А-А-А!!! – раздается дикий крик.
Вячеслав сбрасывает с себя Александра и бежит к воронке, словно надеясь, что пара на дне, что они прячутся и сейчас со смехом выскочат. И всё будет хорошо…
Но окровавленные клочки одежды, разбросанные куски человеческих тел. Застрявшая в кроне березы…
Меня тошнит…
Молния осветила ядовито-желтую жидкость, хлещущую из меня, она падает на разорванный кроссовок. Не Фёдора, и не Марины…
Александр катается в стороне и держится за правую ногу. Немного ниже колена она заканчивается окровавленной культей. Рваная ткань защитного цвета быстро темнеет, но не от дождя – от цвиркающей крови. Темные струи разбавляются падающей с неба влагой и падают на землю разбавленной красной краской. Краской с таким одуряющим запахом… И трепетная жилка, такая маленькая, беленькая…
Они всего лишь пища…
Нет! Это же Сашка! Я огромным усилием стряхиваю с себя наваждение. Я ведь чуть не впился в это мясо, так похожее на освежеванного кролика…
Они всего лишь пища…
Опять накатывает…
Тетя Маша подскакивает к катающемуся по земле Александру, из многочисленных карманов куртки показывается краешек пакетика. Женщина высыпает на ладонь щепотку порошка и прикладывает к культе.
К бьющейся жилке… к фонтанчикам сладкопахнущей крови…
Дождик отмывает белую кость, торчащую из кроссовка…
– Евгений, отвернись! – кричит Иваныч. – Помоги мне со Славкой!
Я кидаюсь к упавшему на краю воронки здоровяку… и встаю возле него, не зная, чем могу помочь. Вячеслав стоит на коленях и утробно воет, не умея плакать, пальцы судорожно сжимают комья вырванного дерна. По щекам текут капли, но что это – слезы или дождь, я не могу сказать со стопроцентной уверенностью.
Я слышу, как Иваныч пытается втолковать необходимость успокоиться:
– Славка, их уже не вернешь! Славка, ты меня слышишь? Слава, Фёдор сам выбрал свой путь, им уже не поможешь! Славка, Славка! Приди же в себя, наконец! Надо уходить, а то со стороны деревни могли увидеть взрыв и вызвать милицию! Славка!
