не двух тренеров, и теперь с интересом присматривался к клеенчатой тетрадке, которую Иван Степанович постоянно таскал в оттопыренном кармане тренировочных брюк. Тетрадь всегда у него под рукой. За едой, в автобусе, просто оставшись днем на несколько минут один, он достает ее, листает, просматривает какие-то заметки и тут же вносит новые. Иногда Скачкову удавалось бросить взгляд в заветную тренерскую тетрадку: страницы вкривь и вкось заполнены мелким нервным почерком, исчерчены какими-то диаграммами, схемами. Занятия с командой Иван Степанович строит так, чтобы ребята как бы поднимались по лестнице трудностей: освоили один сложный элемент, вот вам еще более сложный! Весной, когда Каретников приехал к команде в Батуми, рекордсмен в подтягивании на турнике был Батищев — семь раз. После первого же пятикилометрового кросса ребята с неделю ступали по земле дрожащими ногами. Сейчас каждый игрок подтягивается двенадцать-четырнадцать раз, бегает кроссы по восемнадцать километров, приседает с тяжеленной штангой.

После нынешней зимы, думая о своем недалеком будущем, Скачков все больше приходил к выводу: работа тренера — творческая, задача его — помочь каждому игроку раскрыться, распечатать в себе тот клад, который в нем зарыт и о котором парень, быть может, не подозревает сам.

…После разминки на поле подали мячи. Защитники и нападающие занялись раздельными упражнениями. Нападающие совершали рывки примерно в сорок метров и с ходу наносили удар по воротам. Защитники и полузащитники играли в небольшом квадрате четверо против двоих в одно касание.

У бровки тренировочного поля, на чемоданчике, глыбой восседал Матвей Матвеич. Внушительный живот мешал ему сомкнуть колени. Рядом с ним, задрав ухо, звонко взлаивал лохматый Тузик, прижившийся на базе пес. Одному Тузику сегодня не изменяло настроение, он стремглав бросался за улетавшими с поля мячами и, повизгивая, дожидался, когда за ними прибегут. Футболиста с подобранном мячом он провожал до кромки поля и снова дисциплинированно усаживался рядом с массажистом. Появляться во время тренировки на зеленом поле ему было категорически запрещено.

Когда нападающие перешли к игре втроем против двоих, а защитники принялись отрабатывать удары по воротам с дальних дистанций, показался врач Дворкин. Он с утра сидел в своей лаборатории и теперь спешил на занятия.

С приходом в команду Ивана Степановича Дворкин буквально ожил. Прежде его позиция в коллективе была неопределенной и зачастую, находясь в окружении здоровых жизнерадостных парней, он попросту не знал, чем занять свой день. Он помогал красить мячи, выполнял хозяйственные поручения. Во время матча ему, нагруженному бинтами, хлорэтилом и зеленкой, удавалось в лучшем случае оказать помощь легко травмированному игроку. Футболисты со сложными травмами отправлялись в больницу или диспансер.

Сейчас Дворкин стал в команде фигурой первостепенной, и возвел его на эту высоту новый старший тренер, выяснивший в первые же дни, что у молчаливого робкого врача пропасть накопленных наблюдений и рекомендаций.

Каретникову не нужно было доказывать, что современный футбол построен на предельных нагрузках, вызывающих физиологические сдвиги в организме, но вот в том, как добиться быстрейшего восстановления сил футболистов, в этом новый тренер нуждался постоянно, и Дворкин стал его ближайшим помощником. Если сравнить команду с кораблем, то Каретников был ее капитаном, а Дворкин старшим штурманом.

Врач теперь просыпался раньше всех на базе и вместе с дежурным обходил комнаты. Затем подробный разговор с поваром, контрольный осмотр двух-трех игроков, доклад тренеру о состоянии команды. На тренировках он присутствовал незаметно, сидел, посасывая карандашик и вдруг принимался что-то строчить в блокнот. Нынешние внушительные рекорды в различных видах спорта, доказывал он, достигнуты мобилизацией всего лишь половины сил спортсменов. Выходит, остальная половина дремлет где-то в недрах человека и еще ждет своего часа. Как ее добыть, как заставить включиться в работу? Дворкин уверял, что это под силу только самой серьезной науке. Причем, время требует, чтобы наука вошла в спорт не робкой гостьей, а хозяйкой.

После отбоя Дворкин еще долго сидел у себя в кабинете над какими-то схемами и расчетами. Результаты всевозможных медицинских анализов раскрывали перед ним скрытый механизм каждого игрока, а следовательно, и команды в целом, и его заботой было к началу нового дня перевести физиологические симптомы на вполне обыкновенный язык. Скачков сам однажды слышал, как врач жаловался администратору команды Смольскому, своему постоянному собеседнику, что его беспокоят не только нагрузки, сон и питание игроков (все это разумеется само собой), но даже процессы, происходящие у футболиста в двенадцатиперстной кишке, и предсказывал, что в скором времени наука дойдет и до этого, — организм спортсмена должен просматриваться специалистами, как стеклянный.

По рекомендации врача Иван Степанович стал дифференцированно распределять нагрузки на игроков. Таким, как Скачков, Батищев, Стороженко, мясистым, толстоногим, по-прежнему доставались упражнения на силу, выгоняющие пот, — чтобы разогреть, заставить полностью влезать в полезную работу всю массу мускулатуры. («Нажми, нажми, не жалей сока!» — весело покрикивал на них Арефьич). Между тем Скачков не помнил, чтобы когда-нибудь особенно напирал на атлетическую подготовку. Такие, как он, как те же Батищев и Стороженкв выросли в семьях, где еда подавалась на стол большими кусками, дети, в таких семьях с ранних лет растут в труде, и это дает им запас сил на всю жизнь. Напротив, Кудрин, Нестеров, Серебряков, игроки нервного, взрывного типа, нуждались не в количестве, а в качестве нагрузок, и с ними Иван Степанович, таская в оттопыренном кармане свернутую трубочкой тетрадку, все чаще занимался сам, отдельно. Правда, им тоже приходилось умываться потом, и все же Владик Серебряков, переводя дух, оттягивая майку, встряхивал ногами и с удовлетворением замечал: «По науке, все как в аптеке». К Серебрякову тренер присматривался на южном сборе и с первых же игр сезона стал выставлять его в основной состав. Игра у Владика раз на раз не приходилась, но Иван Степанович терпеливо закрывал глаза на недостатки молодого футболиста, зная, что игроку талантливому приходится порой труднее, чем просто способному: способный легче приспосабливается, таланту же надо обязательно раскрыться.

После тренировки в душевой Виктор Кудрин, натирая широченную спину Батищева, орудовал мочалкой, как скребницей, и звучно шлепал приятеля по увесистым бокам: «Эк, накопил. До тебя, Сем, никакой науке не дойти… Тпру, балуй, черт!» — кричал он и выскакивал из кабины, когда Батищев, потеряв терпение, пытался взять его в охапку.

У футбольных ворот Арефьич занимался с Соломиным. Он подозвал Мухина и дал ему задание врываться с края поля в штрафную.

— Саша, — покрикивал тренер, — выйди быстро на него, не жди! Да не в игрока, не в игрока… Где твой подкат?

Потом он поставил Владика Серебрякова перед створом ворот.

— А ну-ка, Муха, понавешивай, только поточнее… Саша, крой Серебрякова! В