Шрифт:
Закладка:
«Так: –
— в кои веки попав на цветущее лоно природы, Аполлон Аполлонович видел то же и здесь, что и мы; то есть: видел он — цветущее лоно природы; но для нас это лоно распадалось мгновенно на признаки: на фиалки, на лютики, одуванчики и гвоздики; но сенатор отдельности эти возводил вновь к единству. Мы сказали б конечно:
— Вот лютик!
— Вот незабудочка…
Аполлон Аполлонович говорил и просто, и кратко:
— Цветы…
— Цветок…
Между нами будь сказано: Аполлон Аполлонович все цветы одинаково почему-то считал колокольчиками…»
Внук известного русского ботаника А. Н. Бекетова, поэт Александр Блок не мог опуститься до того, чтобы назвать по имени цветок, это было ниже его достоинст-ва. В таком пренебрежении к цветам есть для нас даже что-то обидное. Цветы в стихах Блока безымянны, как прислуга в ресторане, к ним обращаются без церемоний: «Эй, че-эк! Эй, цветок!» Хорошо еще, если пальцами при этом не щелкают.
Рис. 49. Ночная фиалка
Из всех цветов Александр Блок выделял, несомненно, ночную фиалку. Место обитания остальных растений, как представлялось А. Блоку, — русская поэзия. На ее грядках он время от времени устраивал прополку. В стихах В. Стражева сорняки росли особенно густо, и Блок в одной из рецензий брезгливо отметил: «Говорит Стражев и о „черных розах“, и об орхидеях — вечных спутниках среднего декадента. Придумывает неудачное слово: „страстоцвет“». Может быть, потому слово «страстоцвет» показалось Блоку подозрительным, что рядом в стихах невезучего стихотворца встретился ему камень рубин, названный «алоцветом». Но все же это скептическое сомнение в реальном существовании страсто-цвета чрезвычайно обидно. Потому в отместку разберемся с его возлюбленной — ночной фиалкой.
В. В. Тренин. Лесные цветы. Петрозаводск, 1988.
Любка двулистная. Многолетнее растение семейства орхидных. Стебель высотой 30–60 см имеет два прикорневых листа и один-три очередных маленьких стеблевых листочка. Цветки, белые, сидячие, с тонким, изогнутым шпорцем, собраны в рыхлое соцветие, достигающее 15 см длиной. Цветки днем пахнут слабо, зато вечером и ночью издают сильный аромат. Растение опыляется ночными бабочками — бражниками и совками. Цветет в июне-июле. Нередко встречается в среднетаежной зоне. Предпочитает травянистые леса.
Своеобразны подземные органы любки — два небольших овальных клубенька и пучок толстых неветвящихся корней. Строение и вид корней очень характерные для микотрофных растений. Тонких корней и корневых волосков таким растениям не дано — их роль выполняет густой войлок из нитей грибов, развивающий-ся на поверхности корня. Клубеньки особенно крупные у взрослых, цветущих экземпляров. Один из клубеньков достаточно упругий и имеет более светлую окраску, другой (прошлогодний) — более темный и мягкий. Интересно происхождение названия растения. Любка в просторечии значит «любимая». В литературе есть сведения о том, что из клубней растения в древности готовили «любовный напиток». Кто выпивал его, тот будто бы возвращал себе молодые силы и нежные чувства. В настоящее время особых лечебных свойств за растением не признается. Напротив, нежный запах любки, по многочисленным свидетельствам, вреден. Он дурманит голову, насылает бессонницу, навевает кошмары.
Любку часто собирают для букетов, особенно после того, как отцветет ландыш. Поэтому растение стало реже встречаться и нуждается в охране.
Ночная красавица Александра Блока — это любка двулистная, невзрачное, в общем-то, растеньице, принадлежащее к неблагозвучному роду ятрышниковых (об этимологии русского названия рода умалчиваю — она прозрачна). Научное название данного ботанического рода — произношу не без злорадства — Orchidaceae, то есть таинственная «королева забытой страны», ночная фиалка «в миру» относится к тем же самым неприлично-упадочническим орхидным (см. приведенную выше цитату В. Набокова: «болотная орхидея»). По-украински ночную фиалку так и именуют — орхiдея, но и это еще не самое страшное. Беда в том, что «вечная спутница среднего декадента», орхидея, переводится с греческого не вполне пристойно. Имя ей дали по внешнему сходству корня растения с мошонкой, так что народные прозвания этих небесных цветочков вообще никуда не годятся. По-украински — татаревi муди, по-белорусски — поповы муды. Народ свято уверен в том, что целебные свойства растения заключены в его выразительном корне, от употребления коего вовнутрь мужская сила возрастает многократно. Этим объясняется тот факт, что часто встречавшаяся (во времена Блока) в нашем лесу любка в настоящее время почти полностью истреблена, несмотря на всякие охранительные запреты Красной книги.
Рис. 50. Современная украинская монета достоинством две гривны с изображением любки двулистной
Вот такая символика. Хоть плачь, хоть смейся. Блок, наверное, заплакал бы, если кто-нибудь из добрых лю-дей, например Алексей Ремизов, объяснил бы ему, что никуда он не ушел от прежних лесных чертенят и болотных попиков, а выдул еще один «пузырь земли» — Ночную Фиалку. Так что не зря А. Блок опасливо относился к растительному миру, избегая употреблять конкретные названия. «Цветы», «цветок» — единственный прием не давал сбоя, был надежен в системе его ранней поэтики.
Разгадал я, какие цветы
Ты растила на белом окне.
Испугалась, наверное, ты,
Что меня увидала во сне:
Как хожу среди белых цветов
И не вижу мерцания дня.
Пусть он радостен, пусть он суров —
Все равно ты целуешь меня…
Ты у солнца не спросишь, где друг,
Ты и солнце боишься впустить:
Раскаленный блуждающий круг
Не умеет так страстно любить.
Утром я подошел и запел,
И не скроешь — услышала ты,
Только голос ответный звенел,
И, качаясь, белели цветы…
Рис. 51. Вербена
«Разгадал» в этом контексте означает не вид растения (это прерогатива дедушки-ботаника), а небесный знак, запечатленный в каждой реалии, даже такой, как цветы на подоконнике. В это же время Александр Блок писал своей невесте: «Ты — белее стен Иерусалима, Невесты Христовой и краше цветов, распускающихся в тех странах, куда никогда никто не придет, которых никто никогда не увидит, которых — нет. Такой белизны Твоего внутреннего Света никогда не будет. Таких цветов, каких Ты краше, никогда не было».
Любовь Дмитриевна Менделеева, девушка земная, поджидавшая летом своего суженого на террасе подмосковного имения «с книгой и вербеной» («всегда с цветком красной вербены в руках, тонкий запах которой особенно любила…»), смотрела на их необычный роман несколько по-иному: «Как будто
