«Мы всеми силами старались хоть как-то воодушевить людей, – рассказывает Селивановский. – Помните, был в Сталинграде дом, защитники которого под руководством сержанта Павлова выстояли в самое суровое время, отбили все вражеские атаки? Честь и слава этим воинам! Не все, однако, помнят, что был еще дом, тоже выстоявший во время самых ожесточенных уличных боев. Это было здание бывшей водолечебницы. В ее подвале размещался Особый отдел Сталинградского фронта… Я уверен, что это оказывало на участников Сталинградского сражения воодушевляющее воздействие, ведь люди рассматривали это так: если Особый отдел, который знает обстановку лучше, чем другие, не уходит из города, значит, обстановка эта не так уж и плоха. Мы-то, конечно, знали, что положение временами складывалось совершенно критическое, но решили так: пусть погибнем вместе со всеми, но будем стоять до конца».

Виктор Семёнович Абакумов тоже часто выезжал на Сталинградский фронт, бывал на передовой. «Однажды в беседе с командующим стрелковым корпусом Танасчишиным неожиданно выяснилось, что тот намерен атаковать железнодорожную станцию, чтобы отбить ее у немцев. (Полковник Трофим Иванович Танасчишин командовал 13-м танковым корпусом, погиб 31 марта 1944 года на Украине в звании генерал-лейтенанта. – А.В.). Со стороны станции раздавались взрывы, над ней летали немецкие самолеты.

– Если станция занята немцами, то почему ее бомбят немецкие самолеты? – спросил Абакумов Танасчишина, пока солдаты готовились идти в атаку.

Не получив вразумительного ответа, Абакумов сел в машину и сказал:

– Еду в район станции. Если там немцы и я вступлю с ними в бой, то приказываю открыть по моей машине артиллерийский огонь: мне нельзя попадать в плен.

Мне ничего не оставалось делать, как сесть в машину к Абакумову, и на очень большой скорости (чтобы противник не мог вести по нам прицельный огонь) мы поехали к станции… Нам очень повезло: на станции немцев не оказалось. Кое-как вернулись из-под бомбежки назад. Абакумов крепко поругал руководство корпуса, и, я считаю, поделом: зачем зря подставлять под бомбы бойцов? Надо было просто провести разведку, вот и все. Чтобы это понять и принять правильное решение, не нужно было быть большим стратегом».

Однажды поздней осенью 1942 года Селивановский приехал в Особый отдел одной из дивизий, а дежурный доложил, что начальник выехал вместе с комдивом в такой-то батальон. Оказалось, комдив требует взять высоту, а комбат ссылается на то, «что у него всего-то осталось человек двадцать пять.

– Ах так, – кричит в запале командир дивизии, – тогда мы прямо сейчас пойдем в атаку, и я сам поведу батальон!

И что бы вы думали? Он действительно рассредоточивает людей, готовит их к атаке. С ним вызвались идти и мои особисты. Я препятствовать не стал, но куда мне-то самому было деваться в такой ситуации? И мне пришлось идти в атаку на высоту вместе со всеми. Более того, вынужден был ее возглавить, как самый старший по званию и по должности. Встали мы, группа офицеров, из траншей во весь рост, я закричал: “Вперед! За Родину! За Сталина!” – и побежали мы по снегу на высоту, за нами – солдатики. Бежать было ужасно тяжело: я в полушубке, в валенках, весь тепло одет – не собирался ведь в атаку ходить. Помню, бежал и без остановки палил из автомата. Рядом падали убитые и раненые. Потом была рукопашная… Когда взяли уже высотку, вбежали в какую-то деревеньку, я заскочил в дом и у порога свалился без сознания. Трудное это дело – ходить в атаку, когда тебе уже за сорок да без привычки. Выручила, наверно, память: в Гражданскую не раз приходилось хаживать в штыковые атаки на пулеметы…».

По мнению Селивановского, чекисты в период Сталинградской битвы проявили себя более достойно, чем некоторые представители военного командования. «Взять хотя бы того же Ф.И. Голикова, заместителя командующего фронтом, – говорит Селивановский. – Н.С. Хрущёв в своих воспоминаниях рассказывает, как генерал Голиков в буквальном смысле слезно умолял разрешить ему перебраться из города на другой, безопасный берег Волги. И он все-таки покинул нас. Помню, мы с Белоусовым стояли на берегу Волги, а люди Голикова складывали его хозяйство в лодки. Он сам тоже садился на катер и уезжал… Белоусов затем рассказывал мне, что на моем лице в тот момент отражалось явное желание расстрелять Голикова как дезертира. Не стану с ним спорить… Сам Никита Сергеевич тоже, как я считаю, слишком рано без особой на то необходимости переехал Волгу вместе со штабом… Безусловно, я доложил об этой ситуации своему прямому руководителю Абакумову. Тот, естественно, Сталину. А Сталин дал хорошую взбучку Хрущёву. Никита Сергеевич долго потом на меня обижался»…

В завершение беседы, после долгих лет забвения Николай Николаевич Селивановский, обращаясь к нынешним поколениям чекистов, сказал: «Что может пожелать старый солдат молодым воинам? Конечно же самой святой любви и верности нашей Родине! Сейчас она попала в беду, в сердцах и душах многих людей царит сумятица. Думаю, что корень зла заключается в том, что мы в одночасье позабыли и позабросили идеалы, за которые умирали миллионы наших сограждан на полях Гражданской и Отечественной войн. Идеалы – это ведь стержень человеческого духа, а его-то у многих теперь и нет. Поэтому чекисты, как представители лучшей части нашего народа, должны делать все, чтобы вернуть эти идеалы. И тогда снова вернутся на нашу землю мир, спокойствие и вера в завтрашний день!»

А возвращаясь в день вчерашний, следует сказать, что события развивались по неожиданному, но вполне предсказуемому сценарию. В те декабрьские дни 1942 года, когда лучшая часть русского народа в братском союзе с другими народами Советского Союза добивала фашистскую гадину под Сталинградом, неожиданный удар в спину нанесли свои же соплеменники в лице беглого генерала Власова, открыто вставшего на сторону Гитлера. 27 декабря 1942 года от лица вымышленного «Русского комитета» Власов публикует Смоленское воззвание, в котором, в частности, говорится: «Русский Комитет объявляет врагами народа Сталина и его клику. Русский Комитет объявляет врагами народа всех, кто идет добровольно на службу в карательные органы большевизма – Особые отделы, НКВД, заградотряды… Русский Комитет призывает бойцов и командиров Красной армии, всех русских людей переходить на сторону действующей в союзе с Германией Русской Освободительной Армии. При этом всем перешедшим на сторону борцов против большевизма гарантируется неприкосновенность и жизнь, вне зависимости от их прежней деятельности и занимаемой должности. Русский Комитет призывает русских людей вставать на борьбу против ненавистного большевизма, создавать партизанские освободительные отряды и повернуть оружие против угнетателей народа – Сталина и его приспешников».

Угроза была серьезная, учитывая тот факт, что только на территории Германии к тому времени находилось, по оценкам самих же немцев, до 12 миллионов выходцев из России. Власти Третьего рейха неоднократно предпринимали попытки использовать этот фактор: «Место Русского народа в семье европейских народов, его место в Новой Европе будет зависеть от степени его участия в борьбе против большевизма, ибо уничтожение кровавой власти Сталина и его преступной клики – в первую очередь дело самого Русского народа», – говорилось в Смоленском обращении. Получалось, что переход на сторону врага переставал быть предательством, а наоборот, становился актом «патриотизма». Вполне возможно, что те же идеи вынашивали многие заговорщики из числа военных, сделавших ставку на падение «ненавистного режима» на фоне военного поражения в первые же дни войны.