— Гроппи, — сказал он сокрушенно.

Я откинулась на подушки и торжествующе улыбнулась.

Мистер Хейс изучал меня с другого конца экипажа.

— Вы не часто это делаете.

— Что?

— Улыбаетесь.

Я пожала плечами.

— Большинство ваших улыбок — фальшивые. Так что, думаю, это уравнивает нас.

— Фальшивые?

— Вы меня слышали, мистер Хейс.

— А, вы про теорию о том, что я циничен.

У этого мужчины даже не хватило порядочности посмотреть в мою сторону, пока я закатывала глаза.

— Это не теория.

— Почему бы вам просто спокойно не посидеть, выглядя красиво и любуясь видами?

Я ненадолго замерла, сердце трепетало в груди, словно крылья бабочки.

— Вы считаете меня красивой?

Мистер Хейс неторопливо посмотрел на меня, прикрыв глаза.

— Вы знаете, что это так, сеньорита Оливера.

Он произнес это так легко, словно комплимент для всех женщин мира. Мне стало интересно, что бы он почувствовал, сделай ему кто-то комплимент в ответ.

— Ну, вы совсем вскружили мне голову. Вы очень симпатичный.

Выражение его лица стало таким настороженным, словно я была свернувшейся в клубок змеей, готовой к нападению.

— Спасибо.

— Честно, — сказала я, проведя рукой перед лицом. — У меня учащается сердцебиение рядом с вами.

Он пнул мою скамейку.

— Хватит.

Я захлопала ресницами, широко раскрывая глаза.

— Разве не этого вы хотели? Я отвечаю на ваш флирт.

— Черта с два, — огрызнулся он. — Еще одна идиотская фраза и я попрошу кучера отвезти нас в Шепард.

Я расслабилась на своем сиденье и засмеялась.

Мистер Хейс не сказал мне ни слова до конца поездки.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Возвращаясь домой в Буэнос-Айрес, мама при первой же возможности приглашала меня на чаепитие. Мы вдвоем садились друг напротив друга, пока официанты подавали на стол дымящийся чайник с фарфоровыми чашками, а также пирожные, посыпанные сахаром и кокосовой стружкой. Она разглядывала меня, отмечая, насколько я выросла и следила за моими манерами. Она хотела знать все, что произошло за время своего отсутствия. Пересуды, новости о соседях и особенно о наших отношениях с тетей.

Признавая с неохотой, но я это обожала.

Это было мое любимое времяпрепровождение с мамой. Я не сомневалась, что она была счастлива проводить со мной время, в свою очередь у меня была такая же отчаянная потребность в ней. Она смеялась и улыбалась, рассказывая о поездке, а я могла есть ее речи ложками. Но время шло, дни превращались в месяцы, а ее улыбки тускнели. И однажды я поняла, что это произошло потому, что нашей жизни в Аргентине ей недостаточно.

Она скучала по Египту. Они оба.

Когда мы подошли к кондитерской, меня охватила жгучая тоска по родителям. Я бы все отдала, чтобы снова сидеть напротив мамы, слушать ее голос; чтобы ее мольберт стоял напротив моего, чтобы мы рисовали бок о бок.

Величественный вход в Гроппи, выполненный из серого камня и безупречного стекла, выделялся на углу оживленного перекрестка. Внутри пол застилала разноцветная плитка, выложенная в уникальную форму. В нос мне ударился маслянистый аромат свежеиспеченных круассанов и орехового кофе. Мистер Хейс занял небольшой круглый столик в задней части переполненного заведения. Я узнала окружающие меня лица, потому что сталкивалась уже с этими людьми в отеле. Здесь была компания англичан, лакомившихся мороженым, и щеголеватый американец, сидевший в одиночестве за соседним столиком со своим неизменным портфелем. Эффенди болтали с друзьями, попивая крепкий кофе и пожевывая печенье. Любопытные взгляды провожали нас, когда мы сели с Хейсом за один столик. На моем пальце не было кольца, и сопровождающий не следовал за мной, как длинный шлейф свадебного платья.

— Послушайте! Кажется, я вижу, как остатки моей репутации разбиваются вдребезги.

— Вы сами напросились, — Хейс посмотрел на меня поверх меню. Он сидел напротив, лицом к двери. Его взгляд метался по залу: переходил на лист бумаги в руках, к входу, а затем по другим посетителям заведения.

Я пожала плечами.

— Я не отсюда, хотя, естественно, знаю все о манерах и строгих правилах для юных леди. Может, сплетни и пересекут океан, добравшись до Аргентины, но я что-то в этом очень сомневаюсь. Меня еще не представили общественности. Никто из местных жителей не знает, кто я такая.

— Определить вашу личность довольно легко, — возразил мистер Хейс. — Люди постоянно наводят справки. Письма ходят во все четыре стороны света.

— Тогда позвольте мне перефразировать, — мягко произнесла я. — С тех пор, как мои родители без вести пропали, мне плевать.

Он откинулся на спинку стула и, молча, вперился в меня взглядом.

— Я уже говорил вам, как мне жаль?

Я покачала головой.

— Они были прекрасными людьми, и я искренне заботился о них, — в чертах его губ и глубине глаз не было издевки. Он смотрел на меня с иной стороны возведенной им стены, абсолютно открыто. Я никогда не думала, что увижу его таким… Честным.

— Когда вы видели их в последний раз?

Мой вопрос испортил момент. Он заерзал в кресле, заметно отстраняясь. Его голос прозвучал отрывисто.

— За несколько дней до их исчезновения.

— Как они выглядели?

Мистер Хейс сложил руки.

— Зачем устраивать себе ад? Их больше нет, и вы не сможете это исправить.

Я вздрогнула. Еще минуту назад я ждала от него ехидных замечаний. Я была готова к этому юлящему разговору, который ни к чему не приведет. Но потом он позволил мне увидеть человека, скрывающегося за его очаровательной улыбкой.

Он был добрым и отзывчивым.

Резкая смена его настроения ранила меня.

— Будь это ваша семья, разве вы бы не хотел знать?

Мистер Хейс опустил взгляд на стол. Его густые ресницы касались щек, словно распростертые крылья.

— Да, хотел бы.

Больше он ни слова об этом не произнес. Официант подошел к нашему маленькому столику и принял у нас заказ: кофе для меня, чай для Хейса. Он заказал финики в шоколаде и два масляных круассана с кремом шантильи.

Мистер Хейс начал рассказывать о Гроппи. Он много знал о заведении, о том, что большинство сотрудников владеют несколькими языками, а на кухне работают кондитеры мирового класса. Он отметил нескольких клиентов. Некоторые из них были египетскими политиками, министрами и людьми верхнего эшелона, а другие были известными путешественниками. Казалось, что в этом месте собирается все высшее общество Каира: паши, беи, эффенди, богатые туристы и иностранные высокопоставленные лица.

Мистер Хейс говорил, дико жестикулируя руками. Он оказался прирожденным рассказчиком, делая необходимые паузы, втягивая меня в историю вопреки моему желанию. Я уставилась на его лицо, изучая впадинки и четкие линии. Его скулы были острыми, а изгиб