– Кошмар, – сказал я, – действительно кошмар.

– Для вора, – посчитала нужным добавить она.

– Но этот кретин, – сказал я, – тем не менее…

– Какой кретин? – не дав мне договорить, она прямо-таки уничтожающим взглядом посмотрела на своего мужа.

– Мерзавец какаду, – сказал я.

Нет, она уже никак не могла остановиться:

– А вы не находите, что у нас в комнатах все-таки немного тесновато? И не много ли дверей, а? Двадцать две. Не многовато? Двадцать две на такую квартиру, сами понимаете…

Откуда я мог знать, сколько полагается дверей на такую квартиру.

Я сказал:

– У вас очень просторно, как нигде, а дверей столько, сколько нужно в данном случае.

– По-честному, давайте по-честному. Сколько бы вы поставили дверей?

– Точно столько же, сколько у вас.

– Ну вот видишь? – На этот раз она совершенно презрительно посмотрела на своего мужа.

– Я все-таки считаю, – сказал муж, – что одной двери могло бы и не быть.

– Я не заметил, – сказал я с видом абсолютного знатока дверей.

– Помолчал бы ты уж, Константин, – сказала хозяйка, – а знаете, мы хотим еще кухню перегородить.

– А кухню зачем?

– Вторую плиту поставить.

– А… зачем?

– Они сами по себе – мы сами по себе.

– Кто – они?

– Какаду и Митрофан.

– А зачем им быть самим по себе?

– Видите ли, Петр Петрович, как вам пояснить, у них свои наклонности – у нас свои, с ростом у них проявляются индивидуальности, а мы, сами понимаете, в возрасте другом. У них развились вкусы, Митрофан сам готовит, никому не позволяет, и создается толчея у плиты…

– Толчея у плиты, – повторил я, чтобы что-нибудь сказать.

– Вот вы меня сразу поняли, а для хозяйки, согласитесь сами…

Я закивал головой в знак согласия.

– Нет, вы действительно согласны? А он… – И теперь она уже каким-то третьим взглядом посмотрела на своего мужа.

– Ну, если Митрофану необходимо… – Я почувствовал, что говорю серьезно и ввязался в разговор потрясающе дурацкий.

– Ну, если вы мне не верите, пусть он вам сам скажет.

– Я люблю одно, а она любит другое, – сказал Митрофан.

– Ну вот видите! Иногда он мне помогает, но сейчас характер у него резко изменился… в сторону эгоизма.

Кот сказал:

– Врет она.

– Ну вот, видите, как он со мной стал разговаривать! Раньше не было.

– Да не слушайте вы ее, – сказал кот, – вечно врет.

– Ну вот, видите, ремизить так свою хозяйку… Ах, Митрофаша, Митрофаша… Вы не поверите, мы его назвали в честь Митрофана, кота из литературы… Ну как фамилия этого писателя?..

– Какого вы имеете в виду?

– Ну, этот… с бородой.

– Хемингуэй, что ли?

– Другой.

– Молодой или старый?

– Вроде совсем средний.

– Плохой писатель, что ли?

– Да мы не знаем… – призналась хозяйка, – нам просто сказали, вот и все. Тот, который про недоросль написал. Ну, бог с ним.

– А кто вас надоумил комнаты так перегородить? – спросил я.

– Один знакомый архитектор, с очень оригинальным мышлением: между прочим, он советует увеличить сумму вдвое.

– Да не сумму, а цифру, – поправил муж.

– Какую цифру? – спросил я обалдело. – Теперь уже я почувствовал, что меня начинает уносить от берега в пустынный океан. Я плыть уже не мог. Стал уставать. Тонуть. Голова моя стала уставать самым серьезнейшим образом. Уходить в середине разговора было неудобно, и я решил: что будет – то и будет.

– Утвердить тридцать две, – услышал я.

– Как то есть утвердить?

– Ну, он так выражается, оригинальный во всем человек.

– Кто – он?

– Да архитектор, боже мой, как вы не поймете.

– Ну?

– До него доходит как до жирафа, – сказал какаду.

«Сволочь», – подумал я.

– Перестань, – сказала хозяйка, – так вот… он нам посоветовал разделить каждую комнату еще на половину, чтобы тридцать две комнаты было, теперь-то вы, надеюсь, понимаете?

Я ужаснулся:

– Он вам серьезно советовал?!

– Бывает, бывает, – сказал кот.

– А вы не советуете? – встревожилась хозяйка.

– Я, знаете ли… просто…. удивлен… архитектор вам такое посоветовал… а может быть, он не архитектор вовсе?..

– Как не архитектор?! – возмутилась хозяйка. – Он и коту имя дал!

– Коту-то ладно…

– Так вы говорите, говорите, не стесняйтесь, мы любим прямоту, а вы любите говорить прямо, нам вовсе не безразлично мнение общественности.

– Какая уж я-то общественность… – Теперь мне уже показалось, что меня уносит в дебри, я очень впечатлительный человек, с воображением. Ни разу в жизни я не представлял общественности – вероятно, это плохо, но почему они принимают меня совершенно не за того человека? Слегка мне стало страшновато, и я ощутил нереальность обстановки, что ли, сюрреализм наяву… Покосился на кота. Он мне подмигивал. Какаду Кокоша, как мне показалось, готовился к прыжку.

– Уберите этого типа… – сказал я.

– Какого типа?

– Вашего мрачного какаду, в конце концов! Если он говорит по-человечески, дерется, как заправский боксер, то можно ведь его назвать типом?

– Ах, вы про Кокошу! Да бросьте о нем думать. Если его как следует стукнуть, он больше не бросается. Вы очень верно в самом начале поступили. Саданите его еще раз крепко по башке, и он утихомирится.

– Гады… – процедил Кокоша.

– Между прочим, он любимец мужа, – сказала хозяйка, – часто с ним тренируется на кулачках, и вот результат: в области солнечного сплетения у мужа частенько побаливает, и постоянно требуется врачебное вмешательство.

– Но вы-то почему разрешаете мужу такие вещи! – вырвалось у меня.

– А что я могу сделать? Мужчины знаете какие… Говоришь ему, говоришь, а он свое… И потом, ведь не могу я уследить: в магазин, парикмахерскую нужно сходить. А дома попробуй найди их, в какую комнату они отправились драться на кулачках.

– Ну и подлец, – сказал я.

– Кто, я?! – удивился хозяин.

– Бывает, бывает… – зевнул кот.

– Не намекай, – сказал коту хозяин. На что он намекал, мне было уже совсем не разобраться.