Над ним в главной спальне горит свет, в которой Кэтрин движется за прозрачными занавесками. Я хватаю телефон, желая ей позвонить, и не думая о том, что скажу. Я просто звоню.

Кэтрин отвечает приглушенным хриплым «Привет?»

– Это Кейси, – говорю я. – У тебя все в порядке?

Кэтрин молчит. Ни вдоха. Не шороха. Всего мгновение тишины, прежде чем она сказала:

– А почему должно быть не в порядке?

– Я думала, просто…

Мне едва удается сдержать слово, которое вот-вот сорвалось бы с моего языка.

Похмелье.

– Мне показалось, что я что-то слышала в вашем доме, – говорю я. – И я просто хотела узнать, в порядке ли ты.

– Я в порядке. Смотри.

Мое тело немеет.

Кэтрин знает, что я смотрю на нее.

Думаю, мне не следует так удивляться. Она сидела в этом самом кресле-качалке, смотрела на свой дом в тот же бинокль, что сейчас рядом со мной.

«Я бы следила за домом напротив», – сказала она, намекая, что знает, что я тоже слежу.

Но тогда это был намек. Теперь же она напрямую говорит мне об этом: «Смотри».

Прозрачные шторы в главной спальне раздвигаются, и я хватаюсь за бинокль. У окна Кэтрин машет рукой. Поскольку она в основном скрыта тенью, я не могу видеть ее лица.

Я не вижу, улыбается она или нет.

И есть ли страх, который я заметила ранее, все еще в ее глазах.

Все, что я вижу, это ее силуэт похожий на тень. Кэтрин, постояв у окна еще секунду, отступает и выходит из комнаты, на ходу щелкая выключателем.

Прямо под ней Том допил свой напиток. Он стоит мгновение, глядя в пустой стакан; выглядит так, будто подумывает о том, чтобы повторить выпивку.

Затем он откидывает руку назад и бросает стакан.

Стакан ударяется о стену и разбивается.

Том стремительно возвращается к дивану, тянется к лампе, и по щелчку пальцев в дом напротив озера возвращается беспокойная тьма.

Я просыпаюсь от звука, разносящегося по озеру. С закрытыми глазами я ловлю только последний вздох. Эхо свиста быстро стихает над водой и исчезает где-то в глубине леса за моим домом.

Я замираю на полминуты, ожидая возвращения звука. Но сейчас его нет, что бы это ни было. Озеро теперь в махровой и удушающей тишине, словно укутанное в шерстяное одеяло.

Я вглядываюсь в серо-розовое небо и озеро, только-только начинающее искриться дневным светом.

Всю ночь я провела на крыльце.

Боже мой.

Моя голова раскалывается от боли, и тело мое тоже трещит. Мне кажется, мои суставы скрипят громче, чем кресло-качалка подо мной. Как только я встаю, начинается головокружение. Дьявольское вращение, которое заставляет мир чувствовать, что он смещается со своей оси, заставляет меня вцепиться в подлокотники кресла для равновесия.

Я смотрю вниз, надеясь, что это успокоит меня. У моих ног, слегка покачиваясь на полу крыльца, стоит бутылка из-под виски, теперь почти пустая.

Боже.

Когда я вижу это, у меня возникает такая сильная тошнота, что она затмевает мою боль, смятение и головокружение. Я встаю – каким-то образом – и бросаюсь внутрь, направляясь в маленькую дамскую комнату рядом с холлом.

Я дохожу до уборной, но до унитаза добежать не успеваю. Весь яд, бурлящий в моем желудке, выплескивается мимо раковины. Я открываю кран на полную мощность, чтобы смыть жижу водой, но, поскользнувшись, выхожу из уборной к лестнице на другой стороне гостиной. С трудом я добираюсь до верхнего этажа, карабкаясь по ступенькам. Оказавшись наверху, я ползу по коридору на четвереньках, пока не оказываюсь в главной спальне, где мне удается затащить себя в постель.

Я падаю на спину, мои глаза закрываются сами по себе. В голове пусто. Последняя мысль, которая приходит ко мне перед тем, как я теряю сознание, – это воспоминание о звуке, который меня разбудил. Ко мне приходит осознание.

Теперь я знаю, что я слышала.

Это был крик.

СЕЙЧАС

– Скажи мне, что ты сделал с Кэтрин, – говорю я снова, скручивая полотенце, которое только что было у него во рту. Оно мокрое от слюны. Отвратительная, теплая влажность, от чего я бросаю полотенце на пол. – Скажи мне, и все будет кончено.

Конечно, нет.

Нет никаких причин, по которым он бы мог пойти на эту сделку.

Не для меня.

Не после всего, что я сделала. И чем продолжаю заниматься сейчас.

Держу его в плену.

Я лгала Вилме.

У меня будет много объяснений, которые ждут меня впереди. Однако сейчас моя единственная цель – спасти Кэтрин. Если это вообще возможно. У меня нет возможности узнать, пока он мне не расскажет.

– Что с ней случилось? – повторяю я через минуту, и единственный звук, который я слышу, это дождь, стучащий по крыше.

Он наклоняет голову набок, невыносимо самодовольный.

– Ты предполагаешь, что я знаю?

Я копирую выражение его лица, вплоть до тонкогубой улыбки, которая выражает что угодно, только не дружелюбие.

– Я не предполагаю, я уверена. А теперь расскажи мне, что ты с ней сделал.

– Нет.

– Но ты что-то сделал?

– Я хочу задать тебе вопрос, – говорит он. – Почему ты так беспокоишься о Кэтрин? Ты едва знала ее.

Он говорит в прошедшем времени и это вызывает у меня приступ страха. Я уверена, что он намеренно это делает.

– Это не имеет значения, – отвечаю я. – Скажи мне, где она.

– В том месте, где ты никогда ее не найдешь.

Страх остается. Но к нему добавляется кое-что новое: гнев. Он пузырится у меня в груди, горячий и бурный, как кипящая вода. Я выхожу из комнаты и марширую вниз, когда свет снова нервно мерцает.

На кухне я подхожу к блоку с ножами на столе и беру