Ой, долов, долов на полонини,

Там овин стоит, весиллья строит».

Что здесь Божия Матерь (вероятно) заменила собою другое опенское языческое божество, видно из того, что в другой колядке то же самое, что здесь, относится ко вдовице, и конец песни несколько иной. И здесь сын той, которая о нем спрашивает, устраивает свадьбу, но уже ясно — себе; у него, Иваненька, как он называется в этом варианте, сваты — лесные птицы, соловьи — музыканты, мелкая рыба ему жена, а водяная лоза — дружина.

Ходить вдовойка, глядат синойка,

Ей стричат ей свитле сонецко.

Биг, помогай Биг, свитле сонейко!

Боже, дай здоровья бидна вдовице!

«А ти, сонейко, яснейко свитиш,

Яснейко свитишь, далеко видиш.

Цись не видало мого синойка,

Мого синойка, ей Иванойка?» —

«Нит, не видало, нит, не слихало!»

Тот же вопрос делается таким же порядком месяцу, а потом вдова встречает звезду:

«А ти, зирничко, високо сходиш,

Високо сходиш, далеко видиш,

Цись не видило мого синойка,

Мого синойка, ей Иванойка?» —

«Ой, я видала, ой, я слихала

Твого синойка, ей Иванойка;

Ему сваткове — в лиси птачкове,

Ему музики — в лиси еловики,

Ему жинойка — дрибна рибойка,

Ему дружина — в води лозина».

Из третьей колядки можно даже предположить, что эта вдовица могла быть не кто иная, как то же солнце, а муж ее, отец новорожденного — месяц, звезды же — его братья, и что при последующем смешении образов меньшее существо, играющее здесь главную роль, до того отделилось от солнца, с которым было тождественно, что даже говорит с ним как с посторонним. В этой колядке Иванойко или Иванцё поехал за горы за вином (поихав до гир на вино) или, может быть, за виноградом, потому что в карпатских песнях нередко виноградные ягоды называются вином. Встретили его семь разбойников. Они стали выведывать у него, есть ли у него отец, мать, братья и сестры. Иванцё открывает им, что у него отец — месяц, мать — солнце, сестры — звезды, да еще прибавил брата — сокола, уже не на небе, а на земле, что, впрочем, на символическом песенном языке означает удалого красивого молодца.

Поихав Иванцё до гир на вино,

Сам молод, гей сам молод,

Сам молодейкий,

У тим лисойку у зеленейким спочиват;

Лодибали ж го сим розбийникив.

Стали ся его вывидовати:

«Ци маеш ти, Иванцю, ридного батейка?» —

«В мене батейко — ясен мисячок!» —

«Ци маеш, Иванцю, ридну матинку?» —

«В мене матинка — ясне сонейко!» —

«Ци маеш, Иванцю, ридну сестройку?» —

«В мене сестройка — ясна зирнойка!» —

«Ци маеш, Иванцю, ридного братейка?» —

«В мене братейко — сив соколойко».

Неудивительно такое разнообразие и противоречие в песнях; вообще мифологическое представление о солнце везде подвергалось противоречивым образам: солнце представлялось то мужским, то женским существом, то братом, то мужем, то женою месяца. Мы едва ли ошибемся, если в этом новорожденном младенце, о котором идет речь во многих колядках на разные лады, будем видеть рождающийся год, возвращающуюся силу жизни, которая проявляется в природе возрастанием солнечной теплоты и у всех почти племен, сколько известно, в более ясных или тусклых образах выразилась представлением о рождающемся божестве. К этому образу относится также карпатская колядка об Олене, называемой «Матерью Бога милого», колядка, которой половина есть вариант приведенной нами колядки о матери; но после того, как звездочка объявляет матери о ее сыне, начинается описание с христианскими признаками.

«Эй, я видила, ей, я стритила,

Синойка твого, Бога милого,

Пишов же овин на монастыри,

Сами му ся врата й отворили,

Сами му дзвони передзвонили,

Сами му свичи та взагаряли,

Свичи взгаряли, ангели грали.

Поздри, панночко, у гору високу,

А на тий гори три деревини,

А на тим древи крести роблено.

Крести роблено, Христа мучено».

Поздрила она на гору високу,

На гори високий три гроби лежит:

У одним гроби лежит сам Господь,

А в другим гроби лежит син Божий,

А в третим гроби сама Пречиста;

Пред самим Богом ангели грают,

Пред сином Божим свичи вгарают,

Пред святов Пречистов ружа проквитат.

А з той ружи пташок вилитат,

Пташок вилитат по цилим свиту,

По цилим свиту то росповидат.

В святочных песнях поется о построении храма или церкви; в ней одно окно — солнце, другое — месяц, третье — звезда или звезды. Этот образ мы встречаем в колядках в разных местах Малороссии обыкновенно с применением солнца к хозяйке, месяца — к хозяину, а звезд — к его детям.

Ой, на гори на камяний

Там волохи церкву ставлють,

Церкву ставлять, викно будуют,

Одно виконце — яснее сонце,

Друге виконце — ясен мисячок.

Трете виконце — ясни зирки,

Ясне сонечко — то господиня.

Ясен мисячок — то господарь,

Ясни зирочки — то его диточки.

Но в галицких колядках строение такой церкви приписывается вороному коню.

Сын разгневался на отца и отделил для себя из стада вороного коня. Стадо пошло на тихий Дунай на золотые мосты. Обвалились золотые мосты, потонуло стадо, погиб и вороной конь. По этому поводу вспоминаются от лица сына, разгневавшегося на отца, достоинства погибшего коня: «Он замечал все, что я ему покажу: ушами подслушивал, глазами считал звезды, копытами бил белый камень и строил церковь с тремя окнами и с тремя дверьми; первое окно — ясное солнце, второе окно — ясный месяц, третье — ясная звезда; одними дверьми сам Господь входил, другими св. Пречистая, третьими св. Николай».

Ой, бо вин мене добре нотовав.

А ушеньками слухи слуховав,

А оченьками звизди раховав,

А копитами бил каминь лупав,

Бил каминь лупав, церков муровав.

С трома виконцями, с трома дверцами,

Одно ж оконце — ясное сонце,

Друге ж оконце — чом ясен мисяць,

Трете ж