— Утоли моё любопытство, коллега: почему ты оплатил этой шлюхе Глафире долг Феликса? Она пыталась ощипать и меня, прислала чёрную, как смоль, рабыню с его счётом. Я, однако, постарался побыстрее избавиться от неё!

— Таковы правила игры! — улыбнулся Аврелий.

— Как может этот свиток стоить столько же, сколько получает за три месяца работы хороший ремесленник? — удивился Токул, указывая на него. — Будем надеяться хотя бы, что Бальбине понравится! Как продвигается дело с расследованием? Я слышал, тебя хотели убить?

— Надеюсь, что это не так. Кстати, а ты где был в тот день?

— В городе, в разных местах, а к вечеру отправился на судебное заседание в базилику Эмилии…

— И ты тоже! Наверное, встретил там Валерия…

— Конечно, но в тот день народу там было так много, что я не сразу заметил его. Я же невысокого роста, а он сидел где-то в последнем ряду на складном табурете из ткани. Он меня, однако, не видел, был слишком занят разговором со старейшиной Остиллием.

— А кого ещё из наших общих знакомых ты там встретил?

— Мне стоит понимать все это как допрос, сенатор Стаций? — с обидой спросил Токул. — Я ничего не имею против тебя. Признаюсь, прежде считал тебя одним из праздных приятелей моего брата, но в последнее время изменил своё мнение. Кроме того, ты ведь хорошо знаешь, что я обязан тебе за помощь, и я имею в виду отнюдь не поиск Каллимаха…

— Целились в меня лично или нет, не забывай, что погиб при этом Феликс, — ответил патриций.

— А это значит, что его сводный брат, лицемерный и неприятный, первый, кого нужно заподозрить, не так ли? Хорошо, что предупредил! Отныне буду осторожнее в словах! — кивнул Токул и быстро распрощался.

XV

ЗА ПЯТНАДЦАТЬ ДНЕЙ ДО ИЮЛЬСКИХ КАЛЕНД

Прошло ещё три дня. Публий Аврелий Стаций в плохом настроении вернулся со скучнейшего утреннего заседания в Сенате, где докладывал о практически безуспешном расследовании смерти Антония.

Старейшина Остиллий не пожалел шпилек в его адрес, а коллеги наблюдали за ним с жадностью проголодавшихся обжор, которые откармливают гуся инжиром и предвкушают, как вскоре с удовольствием увидят его хорошо поджаренным, на блюде.

— Прибыл какой-то варвар, мой господин. Я счёл необходимым оставить его ждать в служебном атриуме, — обратился к хозяину Парис, который в том, что касается сословных предрассудков, мог переплюнуть аристократов самого старинного рода.

Публий Аврелий поспешил на служебную половину, с нетерпением ожидая встречи с Агенором, своим старым германским пленником. Он помнил его густую, непокорную шевелюру, худощавую фигуру, посиневшие от холода руки, запах грязного тела, хриплый северный говор…

Увидев его теперь, он едва не открыл рот от изумления. Человек, сидевший на кафедре[49] из ивовых прутьев, был довольно тучным — было ясно, что ему давно уже чужды физические нагрузки. Крупные руки он сложил на объёмистом животе, который не могла скрыть даже хорошего кроя туника, а лицо светилось спокойствием довольного собой и своими делами человека.

Аврелий рассматривал его с порога, силясь найти знакомые черты. Но вместо пышной гривы, некогда спадавшей на плечи, увидел отличную греческую стрижку, волосы были аккуратно зачёсаны кверху, чтобы скрыть намечавшуюся лысину. Никто никогда не узнал бы в нём дикого германца. Его скорее можно было принять за какого-нибудь италийского торговца или преуспевающего ремесленника из Нарбонской Галлии…

— Хозяин, наконец-то мы увиделись!. — в волнении воскликнул гость, вскакивая и выдавая своё происхождение лишь горловым говором, от которого ему так и не удалось полностью избавиться.

— Агенор, неужели это ты! О Геракл, я ожидал увидеть раба-варвара!

— А встречаешь, напротив, цивилизованного вольноотпущенника! — радостно рассмеялся Агенор. — Сколько времени прошло, а? Ты не представляешь, какие чудеса могут сотворить двадцать лет воли и горстка сестерциев! Что скажешь о моём латинском языке? Неплохо для дикаря, не правда ли? А мои дети учат ещё и греческий!

— Сколько их у тебя? — спросил Аврелий.

— Восемь, мой господин, и все они — римские граждане!

— Когда-нибудь, Агенор, ты объяснишь мне, как всё это тебе удалось! — воскликнул патриций, не желая слишком углубляться в тему, понимая, что существует немного законных способов, чтобы военнопленный мог достигнуть такого благополучия.

— Это легко объяснить! — пожелал сразу же ответить германец. — Цизальпийская Галлия, как ты знаешь, производит много вина. Но там всё же немало людей, которым по душе наш старинный кельтский напиток…

— Неужели ты занялся производством цервезии? — с восторгом воскликнул патриций.

Тебе она нравится? А я думал, что римляне находят её ужасной!

— По-моему, нет ничего лучше, чтобы утолить жажду… Но, увы, мои запасы закончились, и понадобится несколько месяцев, прежде чем прибудет новая партия из Иберии!

— Если тебе понравится моя цервезия, я позабочусь о поставках, хозяин! Как только вернусь в Верону, отправлю тебе сколько пожелаешь кувшинов! А для начала я привёз немного на пробу, — сказал Агенор, протягивая сенатору запечатанную амфору.

— Великолепно, отправим её сейчас же в ледник, чтобы охладить как следует, — обрадовался Аврелий. — Прими мои самые горячие поздравления, Агенор!

— Это твоя заслуга, мой господин! Если бы ты в своё время не сделал меня своим рабом, то я и сегодня сидел бы в тевтонском лесу и укрывался звериной шкурой с вонючей шерстью. К счастью, эти времена давно прошли.

— Пойдём, вспомним былое и отведаем твоей цервезии! — ответил патриций, приглашая вольноотпущенника в главный триклиний на глазах у изумлённого Париса.

Несмотря на многообещающее начало, Агенор всё же оказался не таким полезным, как ожидал Аврелий. Он всеми силами старался показать, каким настоящим римлянином может стать германец, сумевший полностью забыть свою предыдущую жизнь. А вот сражение своего племени с Одиннадцатым легионом осталось в его памяти лишь смутным вспоминанием.

— Не знаю, что и сказать тебе, мой господин. Наши вожди были уверены, что римляне отойдут без боя… А когда надежды на это рухнули, было решено атаковать.

— Среди ваших воинов был кто-нибудь, кто мог пробить стрелой палатку и убить полководца?

— Возможно, сын вождя нашей деревни —