Шрифт:
Закладка:
Затем, 11 января 1938 года, ему продлили визу. До 30 июня. Потом до 21 июля. Но ему все равно пришлось покинуть Англию. 11 ноября он вернулся. В анкете указал: «Цель визита — издательские дела». Визу ему выдали до 26 ноября 1938 года. За Эрнста Генри вступился известный адвокат Денис Притт. Он возглавлял международную следственную комиссию, занимавшуюся историей с поджогом Рейхстага в 1933 году. Адвокат писал министру внутренних дел: «Ростовский больше не может в безопасности жить во Франции из-за сильных антисоветских настроений. Он намерен завершить книгу об антисемитизме для своего лондонского издателя и хотел бы провести в Англии год».
Обращение адвоката Притта тут же переслали в МИ-5 с просьбой дать комментарий. 15 декабря контрразведчики обратились к майору Вивьену из МИ-6: «Ростовскому скорее всего разрешат задержаться для работы над книгой. Но на будущее мы хотели бы знать, не считается ли он французскими властями нежелательным и, если да, то по какой причине?» 3 января 1939 года поступил секретный ответ из МИ-6: «Нет никаких особых оснований, по которым бы Ростовский считался нежелательным для французских властей. Он попал под общий запрет, распространенный на всех советских граждан». Контрразведчики доложили в министерство: «Мы не возражаем против того, чтобы он работал здесь над книгой, но против того, чтобы он оставался постоянно».
Просьбы влиятельных людей возымели действие. Министерство откликнулось: «По поручению сэра Джеффри Ллойда, которого сейчас нет в городе, я уполномочен сообщить, что нет возражений против продления пребывания мистера Ростовского в стране до конца июля следующего года. Если его паспорт будет представлен в отдел по делам иностранцев, формальности будут исполнены». (Депутат парламента сэр Джеффри Ллойд занимал должность заместителя министра.) Наконец, 11 января замминистра, отвечавший за отдел по делам иностранцев, написал Эрнсту Генри: «Возвращаю вам ваш паспорт, пребывание в стране вам продлено до 31 июля 1939 года. Не позднее 10 февраля вы должны показать это разрешение соответствующему полицейскому чиновнику». В этот день все новые документы по делу Эрнста Генри из МВД переслали с сопроводительной запиской в МИ-5.
Через полгода, 19 июля, Эрнст Генри попросил о приеме в Министерстве внутренних дел, чтобы ходатайствовать о продлении визы. Ему отказали, но предложили изложить просьбу в письменном виде.16 августа он отправил свою просьбу. 31 августа министерство ответило отказом и потребовало немедленно покинуть страну. Но 1 сентября в ведомство обратилась нанятая Эрнстом Генри юридическая фирма: «Ситуация такова: нет ни одной страны, куда бы он мог уехать, если его заставят покинуть Соединенное Королевство. У него нет въездной визы ни в одну страну. Несколько месяцев назад он пытался получить визы в Бельгию, Данию и Францию. Ему было отказано.
Его нынешний паспорт не позволяет ему въехать в СССР без получения специального разрешения. С учетом того обстоятельства, что он автор хорошо известных антигерманских книг и противник любого сближения с Германией, он едва ли персона грата в России.
Мы были бы признательны, если бы вы продлили время пребывания Ростовского в стране с учетом этой ситуации».
Эрнст Генри оказался одним из многих людей, которым в ту драматическую эпоху некуда было деваться. Одни оказались без документов, другие — без родины. Если в начале ХХ века всего несколько стран требовали предъявить паспорт при въезде и выезде, то после Первой мировой войны без паспорта с действующей визой уже никуда не пускали. Паспорта и визы, вообще документы, удостоверяющие личность, появились не для того, чтобы дать свободу, а для того, чтобы ее ограничить. Поэт Владимир Маяковский писал когда-то:
К одним паспортам — улыбка у рта. К другим — отношение плевое. С почтеньем берут, например, паспорта с двухспальным английским левою. Глазами доброго дядю выев, не переставая кланяться, берут, как будто берут чаевые, паспорт американца.Подмеченная поэтом иерархия документов сохранилась.
В начале ХХ века в загранпаспорт вписывали от руки особые приметы владельца: рост, цвет волос и глаз. Позже потребовались фотографии. В Великобритании целые семьи позировали вместе. Разрешалось сниматься в шляпе и в темных очках. В Соединенных Штатах можно было улыбаться, глядя в объектив.
При феодализме в Европе крепостные были привязаны к владениям своих хозяев. Французские революционеры восстали против указа короля Людовика XVI, запретившего своим подданным покидать страну без надлежащих документов. После революции они решали, должны ли свободные люди вообще иметь паспорта. Одни полагали, что это нужно для безопасности; другие настаивали на том, что «революция, начавшаяся с уничтожения паспортов, должна обеспечить свободу передвижения». Но поклонники пограничного контроля одержали победу.
В России 3 апреля 1801 года, после убийства императора Павла, его старший сын — Александр I — разрешил своим подданным свободный выезд за границу. А большевики в 1917 году запретили свободно уезжать из страны и возвращаться домой — пересечение границы только с разрешения органов госбезопасности.
После Первой мировой войны наднациональные бюрократические структуры, такие как Лига Наций, стандартизировали международный режим проездных документов, виз и разрешений. Бдительные пограничники были обязаны останавливать не только шпионов и террористов, но и всех иностранцев, не достойных въезжать в страну. И каждое государство само решало, кого пускать. Хуже всего пришлось апатридам, то есть тем, кто лишился гражданства, как это произошло с бежавшими от большевиков русскими эмигрантами.
Лигу Наций после Первой мировой создали страны-победительницы. Это была предшественница ООН, но со значительно более ограниченными правами и полномочиями. Ее штаб-квартира разместилась в Женеве. В 1921 году Совет Лиги Наций попросил Фритьофа Нансена, норвежского исследователя Арктики, принять на себя обязанности верховного комиссара Лиги Наций по делам беженцев. В 1922 году появилось понятие «русский беженец» — это человек «русского происхождения, не принявший никакого
