она избавила Летицию от такого тяжкого испытания, Тристане стало чуточку веселей. Но через мгновение грусть вернулась: она поняла, что случившееся с ней необратимо. Ничто не может исправить то, что сделали с ее душой пять лет равнодушия. В ее глазах не зажгли огонь любви с самых первых дней. Теперь слишком поздно, и это навсегда.

“Мне восемь лет, я знаю, что я тусклая маленькая девочка и этого не изменить”, – подумала она. Что‑то в ней взбунтовалось: “Мама сказала, что я выгляжу тусклой. Что ж, всего лишь выгляжу. Значит, подразумевается, что это видимость, что я могу выглядеть по‑разному, вот мой козырь”.

Это ее подбодрило. Но внешность работала против нее, и значит, ей придется всю жизнь бороться с этим роковым изъяном. Она поняла также, что люди не устремляются к ней спонтанно именно из‑за отсутствия блеска. Вероятно, лучше сразу это принять, чтобы не усугублять подспудную печаль безысходным отчаянием.

Она вернулась в кровать. Слова “тусклая маленькая девочка” преследовали ее как мучительный навязчивый припев. Она знала, что это станет ее слабостью, что даже через тридцать или сорок лет этих слов будет достаточно, чтобы пригвоздить ее к месту. “У каждой души есть своя рана, это будет моя”, – решила она. В восемь лет человек редко достигает такой тяжкой мудрости.

С той поры, встречаясь с людьми, она всматривалась в их лица, пытаясь уловить искорку интереса к себе. Когда искорки не было, она страдала от их молчаливого свидетельства в пользу материнского приговора. Ее взгляд проигрывал в блеске, но выигрывал в глубине.

* * *

Летиция подросла и стала с любопытством наблюдать за окружающим миром. Если ей что‑то было непонятно, она спрашивала сестру. Ее детский сад находился рядом со школой Тристаны. На перемене старшая забегала к младшей, и та бросалась ее обнимать.

– А я терпеть не могу свою старшую сестру, она только и делает, что со мной ругается, – сказала Магали, изумленная зрелищем этих объятий.

Поскольку Летиция удивилась, Магали продолжала:

– Если бы не мама, она бы еще и била меня.

– А у меня с младшей сестрой то же самое, – подхватила Бландина.

Итак, Летиция сделала открытие: сестра – это не обязательно ангел-хранитель. Еще она узнала, что иногда требуется вмешательство родителей, чтобы сестер помирить.

Девочки вместе возвращались домой пешком. Благоприятный момент для долгих разговоров.

– Знаешь, – начала Летиция, – оказывается, не все сестры такие, как мы. У Магали противная старшая сестра, а у Бландины – младшая.

– Нам повезло, правда?

– Магали говорит, что мама их разлучает. Представляешь?

– Ужас!

– Как ты думаешь, мама не захочет нас разлучить?

– Нет. Никогда.

– Почему ты так уверена?

– Маме такое в голову не придет.

– Почему?

Летиция была в потрясающем возрасте бесконечных почему.

– Потому что у мамы другие заботы.

– А у папы?

– Тоже.

Младшая задумалась:

– А наши родители хорошие?

– Очень хорошие.

Тристана поняла, куда она клонит. К ее великому облегчению, расспросы на этом закончились.

Дома она готовила две миски шоколадного молока. Полдник был лучшим моментом дня. Снова начиналась их безмятежная жизнь.

– Дети из моей группы, когда приходят домой, смотрят телевизор.

– Мои одноклассники тоже. Хочешь посмотреть? – спросила Тристана.

– Нет. Давай лучше поиграем.

Они часами могли вместе рисовать. Иногда ставили перед собой конкретную цель: нарисовать лошадку, поезд, машину. Каждая изображала свою версию. Потом сравнивали, что получилось. Это вызывало оглушительные взрывы хохота.

– Почему у тебя желтое пятно на дверце машины?

– Потому что ребенка вырвало в окно.

А иногда они вдвоем принимались за масштабное полотно: школа, Рождество. Совещались по поводу деталей:

– Тетю Бобетт кладем на диван?

– Смотря когда происходит дело – в начале или в конце ужина.

Тристана следила за временем. Когда приближался момент возвращения родителей, она включала телевизор, но убирала звук, чтобы не мешал.

Однажды Летиция спросила, зачем она так делает. Тристана ответила:

– Чтобы папе с мамой было спокойнее.

– Почему?

– Они думают, что телевизор нас охраняет.

– Даже без звука?

– Да.

– Они считают, что он волшебный?

– Да.

Младшая подняла на нее удрученный взгляд, словно оценивая скудоумие родителей. Тристана рассмеялась и сказала:

– Оставь им их иллюзии.

– Что такое иллюзии?

– Когда люди верят во что‑то хорошее, но это неправда.

– Зачем?

– Потому что приятно.

– Мне не нравится.

– Ты права. Но некоторым это необходимо.

Вернувшись домой, Нора снова включала громкость. Хотя никогда не усаживалась перед телевизором до ужина. Однажды Летиция спросила, зачем ей нужен звук телевизора.

– Это как бы живое присутствие.

– Что такое присутствие?

– Ну, как будто рядом с тобой кто‑то есть.

– Рядом с тобой кто‑то есть.

– Да, верно. Не могу объяснить. Бабушка то же самое говорит.

Тристана считала, что тетя Бобетт ведет себя более осмысленно. У нее телевизор включен постоянно, потому что она его все время смотрит. Она знает все программы и всех ведущих. Со своим самым любимым ведущим она переписывается.

Тристана предложила Норе подарить тете Бобетт на Рождество икону святой Клары.

– Ты что, в религию ударилась?

– Я узнала, что святая Клара – покровительница телевидения, – ответила Тристана.

– А ее мученичество состояло в том, чтобы смотреть дебильные передачи, пока не окочурится?

Никто не понимал, с чего эта святая выбрала столь странный объект для покровительства. Но как бы то ни было, Бобетт получила в подарок икону святой Клары, которая с тех пор красовалась у нее около телевизора среди фотографий любимого ведущего с его автографами.

Когда Летиция пошла в подготовительный класс, она обнаружила, что молва бежит впереди нее.

– Ты же сестра Тристаны! – говорили ей, словно она принадлежала к королевской династии.

Это была палка о двух концах. Но у нее хватило ума отнестись к своему положению правильно. Она не огорчалась, что никого не удивляют ее многочисленные достижения. Да, она умела читать и писать с двух лет и не считала, что тут есть какая‑то особая ее заслуга. Для гордости ей требовались более высокие свершения.

Когда она видела детей, которые никак не могли научиться читать, она не испытывала чувства превосходства. Она понимала, что эти бедолаги просто не имеют счастья быть братьями или сестрами Тристаны.

Кроме того, у Летиции имелись таланты, отсутствовавшие у ее сестры: она блистала в гимнастике и в музыке. В один прекрасный день она попросила записать ее на курсы гитары. Тристана изумилась:

– Почему гитары? Почему не фортепиано?

– Хочу стать рок-певицей.

Старшую восхитили эти речи в устах шестилетней девочки.

Летиция искрилась жизнью. Она могла быть озорной, могла быть непочтительной. В таких случаях учительница произносила сакраментальную фразу, но уже с другой интонацией:

– Ты же сестра Тристаны! – как бы