Шрифт:
Закладка:
Утром хозяйка меня разбудила — я отметил про себя, что ночь прошла совершенно спокойно, хотя ожидать можно было всякого. Она была уже одета на выход и накрашена. Я поплелся в санузел, умылся и даже почистил зубы — пальцем, выдавив на него немного хозяйской зубной пасты «Поморин». Настя поджидала меня кухне. На столе уже были расставлены тарелки, и, когда я уселся на табурет, хозяйка разложила по ним омлет с колбасой и помидорами. Были еще бутерброды с маслом и редкими алыми зернышками красной икры, а также — кофе, но не растворимый, а честно сваренный в турке. Роскошный завтрак.
— Я сейчас на студию, — сказала она. — У меня кинопробы… Тебя подбросить?
— А у тебя есть машина?
— Есть, — кивнула Настя. — «Москвич».
— Возьми меня на студию, — попросил я, подумав, что вот такой ответной услуги вполне могу попросить. — Пропустят?
— Сегодня — наверняка, — мирно и без всякого удивления ответила актриса.
— А почему — именно сегодня?
— Потому что твой знакомый Мякин приглашает на пробы молодых парней… Там сегодня будут толпы претендентов… Скажем, что ты тоже хочешь попробоваться на роль в фильме Григория Фомича «Умирает последней».
— Ну что ж, будет любопытно.
— Тогда уминаем все это и едем.
Мы, собственно, умяли, оделись, спустились на первый этаж, вышли из подъезда и, миновав череду припаркованных у заборчика, огораживающего детскую площадку, автомобилей, подошли к красному «Москвичу-408». Настя отперла ключом водительскую дверцу, села на свое место и открыла изнутри пассажирскую. Я залез в салон. Внутри было довольно холодно. Автовладелица завела мотор, и некоторое время мы сидели, ожидая, пока тот прогреется, а потом, не торопясь, тронулись с места.
Постепенно в салоне становилось теплее. «Москвич» бодренько катил по расчищенной с раннего утра проезжей части, вливаясь в утренний поток своих собратьев. Большой город начинал новый рабочий день. Пеший народ пересекал широкую плоскость проспекта через подземные переходы, набивался в автобусы и троллейбусы, которые искрили усами токоснимателей на поворотах. Я обратил внимание, что движение довольно плотное, а ведь я и сам уже, по примеру молодежи, привык думать, что в советских городах совсем не было пробок.
У ворот киностудии мы остановились возле шлагбаума. Вахтер наклонился, заглянул в салон через лобовое стекло, кивнул и пошел поднимать полосатый брус. Похоже, он узнал водительшу и пропуск не стал спрашивать. Скромничала, видать, Настя, утверждая, что она не востребована в киноиндустрии. Как бы то ни было, мы очутились на территории крупнейшей в стране студии, без проблем. Что разбивало еще одну легенду о том, что в СССР без пропуска и шага было не ступить. По крайней мере — заборов было меньше.
Настя подрулила к автостоянке. Мы вышли и направились к огромному зданию, которое к тому же было соединено переходами с другими корпусами, так что советская «фабрика грез» представляла собой целый комплекс сооружений, этакий единый творческий организм. Вслед за своей проводницей я поднялся по широким ступеням главного здания и проник в просторный холл, запруженный народом, как железнодорожный вокзал. Не успели мы сделать и нескольких шагов, как Настю окликнули:
— Анастасия Павловна, приветствую! — раздался подозрительно знакомый басок. — Кто это с вами?
Глава 11
Я оглянулся. К нам, распахнув объятья, мчался высокий, но толстый мужик, в котором я узнал режиссера Мякина. Он-то меня как раз не узнал. Да и с чего бы! В первой жизни мы в это время еще не были знакомы. Его обжималки, естественно, предназначались не мне, а моей спутнице. Пока они обнимались, целовались, Настя искоса поглядывала в мою сторону. Ну как же! Я же сказал, что знаком, пусть и шапочно, с этим знаменитым режиссером, а тот на меня и не глядит. Выходит, в глазах этой актрисы я выгляжу брехуном? Впрочем — наплевать!
— Ну-с, и кого же ты привела? — спохватился Григорий Фомич, всей тушей поворачиваясь ко мне.
— Да вот, нашла вам исполнителя роли матроса Желтова, — подмигнув мне, сказала Настя.
— Ну какой же он Желтов, — пробурчал режиссер, окидывая меня взглядом с ног до головы. — Скорее — Краснов!
— Краснов, — сказал я, протягивая ему руку.
— Мякин, — отрекомендовался он, обволакивая мою лапищу свой мягкой пятерней. — Вы что же, и в самом деле Краснов?
— Да, могу показать паспорт.
— Ну зачем, я же не милиционер, — отмахнулся Мякин. — Хотите сниматься в кино?
— Вообще-то не собирался…
— И все-таки давайте вас попробуем, — настойчиво произнес он. Пусть дружелюбно, но этаким тоном человека, который не привык, что ему отказывают.
Я пожал плечами — почему бы и нет? От меня не убудет. И потом, соприкосновение с киношной тусовкой явно лишним не станет.
— Кстати, Анастасия Павловна тоже пробуется на роль в этом фильме, — сообщил Григорий Фомич.
— Возьмете ее, я тоже буду сниматься, — улыбнувшись, заявил я.
— Ого! Он уже шантажирует! — радостно воскликнул режиссер. — Он мне нравится! Краснов в фильме и должен таким быть — напористым молодым человеком… Пойдемте в павильон. Переодеваться, гримироваться, пробоваться!
И он двинулся вперед, словно ледокол, раздвигая толпу, заполонившую холл главного корпуса киностудии. Мы поднимались по лестницам, шли длинными коридорами, спускались, снова поднимались. Время от времени на нашего проводника налетали какие-то люди, что-то ему докладывали, о чем-то спрашивали или просили. Мякин кивал, отмахивался, отвечал, приказывал, обещал — руководил и, казалось, наслаждался своей властью. Даже мне, дилетанту в киноискусстве, было понятно, что уже запущен механизм производства фильма, и все нити управления стянуты к пухлым ручкам этого человека.
Меня разбирало любопытство. Не то чтобы я всерьез собирался сниматься в кино, но как писателю мне было интересно оказаться внутри этого процесса. В прошлой жизни мне доводилось писать сценарии, и на съемках я тоже бывал, но никогда не участвовал в них непосредственно. И вот теперь появился шанс приобрести такой опыт.
Тем временем Григорий Фомич привел нас в павильон, где шла работа над фильмом «Умирает последней», и передал гримерам и костюмерам.
Через полчаса я превратился в революционного матроса — бескозырка, бушлат,
