Но, тем не менее, затем она мягко берет Воробьева за руку и ведет за собой на кухню. Усаживает на стул, нежно проводит ладонью от предплечья мужчины выше — к шее, а затем и к лицу. Мацает за щеку как ребенка. И все же ее сердце наполняет бесконечная нежность по отношению к нему.

— Я не работала, — лишь теперь она отвечает. — Была на семейном празднике. Странно, что ты ещё не сказал, что от меня разит бухлом.

Кала даже пытается шутить.

— Это здорово — семейный праздник, — говорит Алексей. — У твоих родителей юбилей? Тогда и выпить не грех.

— У матери моего лучшего друга, — поправила Кала. — Она же лучшая подруга моей.

Чопре не хотелось думать о Джее.

И зачем Бхат ей признался? Главное — зачем сейчас? Если бы он сделал это раньше, по-другому, все могло бы быть иначе. Может ли быть такое, что и Кала испытывает что-то к своему другу?

— Хорошо, когда есть такие друзья. В смысле — когда дружат семьями.

Он пытается улыбнуться, но почему-то не может. Ее семья — другой мир для него. Алексей понимает, что, скорее всего, они будут не очень довольны тем, что их дочь свяжет себя отношениями с русским мужчиной. Но он ведь будет делать для нее все. Все, что она захочет.

И тут вдруг Воробьев понял, что так и не услышал ее ответа. А она его любит? Она хочет быть с ним?

Он все же улыбается ей, глядя на девушку снизу вверх. Она ведь, и правда, так и не ответила ничего на его откровенность. Она приехала, да, но разве это что-то значило? Алексею показалось, что девушка ведет себя скованно. Но, наверное, в том вина алкоголя и того, что они оба в этой странной ситуации. Поэтому он очень осторожно обнимает ее за талию. Прижимается щекой к ее груди и сжимает в своих объятиях. Пусть она его остановит, оттолкнёт — почему-то Воробьев подумал, что эта Кала может сделать что-то подобное, тогда как та, что спала с ним в одной кровати — нет.

Кала вся напрягается, кажется, даже перестаёт дышать. Тяжело сглатывает, но поднимает руку и осторожно касается волос на затылке мужчины. Гладит его по голове, прикрывая глаза, пока он этого не видит, и морщится от внутренней боли.

— Что-то случилось? Ну помимо моей истерики. Прости за это. Я должен был признаться в своих чувствах в иной обстановке.

Теперь Алексей снова смотрит на девушку. Он чуть хмурится, слегка бледнеет. Потому, что сердце так бешено колотится. И почему, зачем?

— Все нормально?

Чопра не может ничего ответить. Хочет, но не может. Внезапно ее губы начинают дрожать, в уголках глаз собирается влага. Нет, нет, нет! Только не сейчас!

Но истерзанная нервная система отвечает: «да, сейчас». Девушка не выдерживает прямого взгляда Воробьева и внезапно всхлипывает. Слезы начинают литься буквально градом, словно кто-то вывернул кран на плотную мощность. Лицо Калы искажает гримаса боли, и она, больше не имея сил стоять на ногах, почти валится на колени Алексея, слабо прижимаясь к нему. Словно не имеет на то права.

— Прости, пожалуйста, я сейчас успокоюсь, — она беспомощно хлюпает носом, пока в тихом тоне голоса слышатся истерические нотки. — Вот сейчас.

Кала утыкается лицом куда-то в шею Воробьева.

— Все хорошо. Правда. Я просто… — она бормочет и бормочет, а затем поднимает голову и смотрит мужчине в глаза. — Можно я просто буду рядом с тобой?

Даже если Чопра пока не может сказать то самое «я тебя люблю», она все равно всем своим нутром чувствует, что должна быть с Алексеем. Как там это называется? Дхарма? Кала не верит в дхарму. Она считает, что мы должно сами строить свою судьбу. Своими руками. И в этих самых руках она хочет ощущать лишь его. Алексея Воробьева. По крайней мере — сейчас.

Растерянный Алексей обнимает Калу и смотрит на нее едва ли не с ужасом. Он сделал что-то не так. Это очевидно. Иначе бы она не плакала. Скорее всего, быть с ним она не хочет, но сказать сразу тоже не может. И, может быть, что-то ещё. Было бы иначе — она бы у него уже на шее висела, как в прошлый раз.

У него холодеют руки, когда он обнимает Калу. Она утыкается ему в плечо и всхлипывает, а он слегка поглаживает ее по плечам. Боль металлическим привкусом разливается на языке.

— Да. Да, конечно, — хрипло отвечает он. Ему очень тяжело смотреть ей сейчас в глаза, но он, конечно же, не отводит своего взгляда. Алексей просто понимает, что ему слишком плохо для того, чтобы выяснять отношения сейчас. В конце концов, когда все успокоится и происходящее станет яснее, он просто уйдёт, чтобы не нагнетать ситуацию. Да и к чему Кале портить репутацию? Лучше просто забыть о существовании друг друга.

Его взгляд скользит по столешнице. Упирается в телефон.

«Ты скоро сдохнешь».

«Может быть, ты сделаешь это? Чего тянешь?»

Текст сообщения Алексей уже придумал.

Или все же… Или нет… Черт, возьми себя в руки, девочка!

Это просто жестоко. По отношению ко всем. Должно быть, Кала сильно разгневала богиню, раз попала в такую ситуацию. Она, и правда, чувствовала все сейчас очень спутанно, но вдруг явственно поняла, что все же не ощущает такой же тяги к Джею. Она отлично запомнила каждую его черту лица за годы дружбы, но они не вызывали у нее такого же благоговения, как буквально один взгляд на Алексея. Она должна отложить в сторону собственные душевные терзания и дать ему это понять. Молчать — нечестно с ее стороны. Все произошло слишком быстро, но ведь вины Воробьева в этом нет. Она сама к нему пришла. Сама докопалась. Пристала как липкий лист.

Кое-как совладав с дыханием, Чопра остановила свою истерику. Мужчина отвёл взгляд в сторону своего телефона, и она коснулась кончиками пальцев его лица, вновь поворачивая к себе.

— Прости меня, — сказала девушка уже куда более окрепшим голосом. — Нервы ни к черту.

Но Кала помнила, что Алексей и сам недавно пережил паническую атаку. В одиночестве. Пока она плясала с другим на празднике.

— Я должна тебе сказать, что ты очень мне нужен. Я не знаю, можно ли это назвать любовью, но не потому, что я сомневаюсь. Нет. То есть… Я просто вряд ли