обстоятельств может быть и производительной, и непроизводительной – то есть и создающей добавленную стоимость, и не создающей ее. Певица, которая поет для себя, – непроизводительная работница. Но в тот момент, когда она начинает петь для антрепренера, который зарабатывает деньги на ее пении, она становится продуктивной работницей. Здесь можно добавить, что в современной сфере услуг производительность работни*цы определяется тем, была ли услуга просто ею оказана и оплачена, или же часть этой оплаты была удержана стоящим выше хозяином или хозяйкой. Я говорю здесь об услугах в салоне красоты. С точки зрения клиентки труд ее мастерки по косметологии не был производительным: клиентка заплатила за него и получила услугу, никакой добавленной стоимости нет. С точки зрения работницы всё было несколько иначе: ей не заплатили за всю ее работу, отчасти она поработала бесплатно, и эту часть денег забирает себе ее работодательница (владелица салона) в качестве добавленной стоимости. Общеизвестный факт: за работу в бьюти-сфере всегда недоплачивают. Поэтому работница будет ненавидеть не свою клиентку, а (скорее всего) владелицу салона, которая зарабатывает на ней деньги, забирая часть оплаты ее труда. Но с точки зрения клиентки ее труд непроизводителен, ведь клиентка ничего не заработала. Именно поэтому между работни*цами бьюти-сферы и их клиент*ками возникает естественная солидарность, так как последние не эксплуатируют первых. И поскольку клиентка и сотрудница не состоят в непосредственных отношениях эксплуатации, они могут вместе обсуждать плохие условия работы в салоне, неудачное управление, высокую текучесть персонала и так далее. Они могут действовать как сообщницы, потому что между ними не стоит никакой «производительной» работы, хотя одна заплатила другой за услугу (пусть и недостаточно).

Речь Каролин Эмке

Речь Каролин в церкви Святого Павла имела большой успех: много раз ее прерывали бурные аплодисменты. По моим наблюдениям, этот позитивный отклик связан прежде всего с тем, что она сумела расположить к себе публику и завоевать ее доверие. Она не просто абстрактно сетовала на возвращение популизма, расизма, сексизма и гомофобии, а рассказала о своем личном опыте. Вместо того чтобы анализировать последние общественные тенденции и их причины, она рассказала о членах своей семьи, в которой всегда кто-то имел двойное гражданство, о своей гомосексуальной ориентации, которую долгое время скрывала от общественности, и о друзьях и подругах, которые не хотят, чтобы их редуцировали до их сексуальной идентичности. Она убедительно продемонстрировала ту самую позицию «против ненависти» [21]. Мне также понравилось, что она невзначай показала свою принадлежность к поколению, вскормленному поп-культурой, – к примеру, когда использовала двойное «Вау-вау!». Однако в ее выступлении я отметила одну особенность, которую часто замечаю у левых (и у самой себя тоже): уверенность в своей правоте и своем превосходстве над другими. Сложилось впечатление, что она стоит на стороне просвещенного, либерального и политически образованного гражданского общества, и это дает ей право решительно отгородиться от тех, кто стоит на другой (неправильной) стороне. В ее словах обнаружилась тенденция к поляризации, когда она словно возвысилась над «плохими» другими, которые лишь пестуют свои обиды и ошибочно редуцируют людей до какого-то их отличия или качества. Вне всякого сомнения, популистов с их речами ненависти, как и приверженцев биологического детерминизма, стало в разы больше, однако изменим ли мы что-то, если будем отчитывать их с позиции своего нравственного превосходства? К тому же и левые не полностью лишены ресентимента и эссенциализма. Чуть больше самоанализа и самокритики пошли бы ее выступлению на пользу и разбавили бы столь свойственное левым чувство собственной непогрешимости. Возможно, еще меня немного задела эта пасторская интонация. Мне сразу вспомнилась протестантская проповедь, в которой общину призывают быть мужественнее и решительнее бороться с ненавистью. И хотя по факту трудно что-то возразить против подобного призыва, ненависть в нем всегда оказывается где-то вовне, принадлежит другим, «плохим», а собственная правота никогда не подвергается сомнению.

Коучинг вместо психотерапии

Книга Мириам Меккель о выгорании весьма показательна в связи с растущей популярностью такого феномена, как коучинг, который конкурирует с более традиционными формами психотерапии. Восхваляемый в книге подход кажется максимально ориентированным на результат и эффект, в то время как традиционная психотерапия – не про измеряемые результаты, а про (не всегда приятную) работу над собой. Психотерапия, кроме того, далека от «быстрой починки», предлагаемой коучингом. Вместо того чтобы как можно скорее вернуть субъект в строй для дальнейшего функционирования в условиях капитализма, она сотрясает его основы. Складывается впечатление, что курс лечения, который Меккель прошла в клинике, не сильно помог ей с самооценкой и, если говорить откровенно, с ее ярко выраженным нарциссизмом. Судя по ее рассказу, в клинике она по-прежнему чувствовала свое превосходство над другими пациент*ками. Также поражает, что ее семейная история упоминается лишь вскользь, словно детские переживания никак не связаны с ее выгоранием и срывом. И хотя в одной главе она говорит о ранней смерти матери, однако их отношения остаются неясными и поразительно безэмоциональными, то есть о психической сложности взаимоотношений матери и дочери здесь нет и речи. Кроме того, любовь Меккель к известной ведущей Анне Вилль тщательно выносится за скобки, будто качество этих отношений также не сыграло никакой роли в ее выгорании. Выходит, вместо того чтобы проработать свои истории отношений и критически посмотреть на устоявшиеся паттерны, Меккель – следуя правилам клиники – ставит коммуникацию с внешним миром на паузу и на протяжении многих дней молчит. Однако это отсутствие диалога с другими вовсе не означает, по крайней мере в ее случае, что она интенсивно разбирается с собой. Поэтому она никак не тематизирует внутренние и внешние импульсы, влияющие на ее поведение. По Фрейду, субъект не является хозяином (или хозяйкой) в собственном доме. Им управляет бессознательное, которое невозможно контролировать. А значит, никто не может быть в полной мере когерентным и владеющим собой субъектом – так, как это представляет нам Меккель. После чтения этого, на самом деле весьма поверхностного, рассказа о выгорании мне стало любопытно, как она изменила свою жизнь после пребывания в клинике. Если верить интернету, Меккель не только не уменьшила рабочую нагрузку, но даже увеличила ее. Еще больше должностей, еще больше ответственности: Меккель теперь не только преподавательница и заведующая кафедрой в университете Санкт-Галлена, что уже само по себе означает кучу административной работы, но и шеф-редакторка Wirtschaftswoche. Поэтому она живет теперь сразу на три города: в Санкт-Галлене, Дюссельдорфе и Берлине. Подобное расписание кажется мне невероятно загруженным и само по себе наталкивает на мысли об истощении.