– Ты куда? – спросил аррант. Он хорошо знал речь Озёрного Края и без труда беседовал с мальчиком на языке его матери.

– Я хочу смотреть вперёд, – объяснил Йарра.

– Смотри лучше отсюда, – посоветовал Эврих. – А то погладит тебя Астамер ремешком, до Тин-Вилены больно будет сидеть.

– Почему? – удивился Йарра. – Разве я там кому-нибудь помешаю?

На корабле он путешествовал всего второй раз, а сегванские лодьи до сих пор видел только с берега.

– Ты знаешь, что такое «косатка»? – строго спросил его Эврих. Йарра непонимающе смотрел на него, и молодой аррант пояснил: – Это кит двадцати локтей в длину и с во-о-от такими зубами. В безднах океана водятся и более крупные существа, но других столь свирепых тварей Морской Хозяин не создал. Поэтому сегваны и придумали называть свои боевые лодьи «косатками». У них есть корабли для торговли и странствий, именуемые «белухами», но те менее быстроходны. Так что нам повезло: домчимся единым духом и времени не заметим.

Йарра обвёл глазами длинный корабль, словно впервые увидев его.

– Значит… «косатка»? – прошептал он наконец. Он всегда шептал, когда волновался. Эврих кивнул, и мальчик спросил по-прежнему еле слышно: – Они… будут сражаться? Нападать на корабли, которые встретятся в море?…

– Не будут, – сказал из-под скамьи Волкодав. – С сытым брюхом в драку не лезут. Ну там… разве если на них самих кто-нибудь нападёт… Ты видел, сколько тюков и бочонков они уложили под палубу?

Эврих хмыкнул:

– Я полагаю, почтенный дедушка нашего Астамера нынче плюётся и топает ногами на небесах. Когда сам он был жив и плавал по морю, на ясеневые палубы «косаток» восходили только кровные побратимы, вздумавшие искать добычи и славы в дальнем походе. Они гнушались мирной торговлей и брали богатства только мечом. И если шторм или погоня вынуждали посадить пленника на весло, с ним после этого обращались как с равным…

Йарра зачарованно слушал.

– А теперь, – продолжал Эврих, – неблагодарные внуки продают места на скамьях всяким сторонним людям вроде нас, вздумавшим от нечего делать путешествовать через море. Срам, да и только!

Волкодав напомнил:

– Ты ему не сказал, почему его выгонят, если он пойдёт стоять на носу.

– Ну, это совсем просто, – улыбнулся аррант. – У других кораблей мало вёсел, только чтобы к берегу подходить. А у «косатки» – по всему борту, чтобы догонять жертву и удирать от погони. Так вот, где самые длинные и тяжёлые вёсла?

Йарра подумал и догадался:

– На носу!

Эврих кивнул.

– Правильно. А ещё там, на носу, всего сильнее качает во время ненастья. И больше захлёстывает из-за борта, если корабль идёт против волны. Наконец, опять-таки в старину, когда сильные кунсы бились за власть, перед морским сражением каждый выстраивал свои корабли в ряд, и воины связывали их борт к борту. Начинался бой, связки вдвигались одна в другую, словно два гребня… – Эврих показал пальцами, как всё происходило. – А значит, люди, сидящие впереди мачты, прежде других ввязывались в драку. Теперь сам подумай, где самое почётное место на корабле?

На сей раз Йарра ответил без колебаний:

– На носу!

– Вот именно, – кивнул учёный. Буковки на берёсте держались прочно, не расплываясь в едкой морской воде. Это радовало арранта и подогревало его красноречие. – Когда ты проживёшь побольше, мой друг, ты сам убедишься: если какой-нибудь обычай лишается своей жизненной основы, его внешняя сторона живёт ещё долго и притом очень ревностно соблюдается. Даже более ревностно, чем в старину.

Йарра напряжённо хмурил брови, силясь понять:

– Это как?…

– Ну вот если бы у Астамера на корабле вправду была дружина героев и паренёк вроде тебя выскочил бы к форштевню, все только посмеялись бы и сказали, что, верно, от пострелёнка следует многого ждать. А теперь точно выдерут ремешком, поскольку сами в глубине души знают, что не герои, но изо всех сил притворяются…

Йарра при этих словах покосился в сторону соседней скамьи. Там сидел Гарахар со своим приятелем, рыжим Левзиком. Йарра помнил, каков герой Гарахар был в «Сегванской Зубатке», где осталась висеть на стене его размочаленная дубинка.

– Или вот тебе ещё пример, – сказал Эврих. – У нас в Феде…

– Где?…

– Это мой родной город в Аррантиаде. Так вот, по соседству с нами жила одна женщина, до того злая и сварливая, что никто её и замуж не взял. Она даже с матерью своей каждый день бранилась и всем рассказывала, как та ей жизнь переела. Не знаю уж, кто там был прав, кто виноват, но – во имя сандалий Посланца, сбежавших из-под ложа утех! – крик стоял на всю улицу. Потом мать отправилась на Небесную Гору, и что? Дочка поставила ей на могилу глыбу радужной яшмы, да не из местной каменоломни, – за сумасшедшие деньги привезла из-под самого Аланиола…

Йарра не знал, что такое Аланиол и где он находится, но спрашивать не стал, чтобы не портить повествования.

– Дело было лет двадцать назад, – продолжал Эврих. – Я был дома в прошлом году… До сих пор каждый день ходит смывать с камня пыль и птичий помёт. Сажает цветы, выпалывает сорную траву и, как говорят, непременно плачет: «Матушка, не сердись на меня!»

Произнеся эти слова, молодой аррант осёкся, внезапно сообразив, что красноречие завело его слишком далеко. Он торопливо покосился на Йарру, собираясь утешать сироту, но сразу увидел, что необходимости в этом не было. Йарра сидел на скамье, забравшись на неё с ногами и обхватив руками колени. Он задумчиво смотрел вдаль, и ветер нёс его длинные светлые волосы. Чистое мальчишеское лицо показалось Эвриху строгим и неожиданно взрослым.

– Прости, – всё-таки сказал аррант. И покаянно развёл руками: – Язык у меня слишком длинный, это уж точно…

Йарра пожал плечами.

– Я мужчина, – ответил он Эвриху. – Мне следовало бы огорчаться, если бы кто-нибудь из моей родни познал недостойную смерть. А мои родители храбро обороняли от небесной напасти наш дом и меня, своего сына. Моё сердце полнится радостью, когда я вспоминаю их смелость.

Морская качка на него, как и на Эвриха, не действовала совершенно. Аррант молча смотрел на Йарру, поражённый, какими словами заговорил вчерашний робкий сиротка, трактирный мальчик на побегушках. А Йарра