Шрифт:
Закладка:
Дверь была открыта. Конни, развалившись на кровати, небрежно вылизывала свой хвост. Она улыбнулась ему, когда он вошёл, но ничего не сказала, и её легкомысленное пренебрежительное отношение ещё больше разозлило его.
Он подошёл прямо к кровати, взял её на руки и натянуто улыбнулся.
— Миленькая кошечка, — сказал он. — Миленькая кошечка.
А потом свернул ей шею.
её мать играла Пайуэкет в "Колокол, книга и свеча"[144], тетя играла главную роль в диснеевском фильме "Эта дикая кошка"[145], и обе были милы, добры и великодушны. Но Конни с самого начала была избалованной соплячкой. Интересной, да. Веселой, да. Но в основном она была эгоистичным, эгоцентричным, переросшим ребенком, и даже после того, как гнев прошёл, он не чувствовал себя виноватым за то, что сделал.
Она это заслужила.
Он должен был сделать это давным-давно.
Он закопал её тело на территории сада, в дальнем углу розария, куда никто, кроме садовника, никогда не ходил. Эл прождал почти до полуночи, достаточно долго после того, как дневная прислуга ушла, а остальные обитатели дома заснули. После обеда Конни отчаянно искали — эта кошка никогда не пропускала ужин, — но Эл сказал Мэвис, что она в Хайте[146] со своими новыми друзьями, и никто не усомнился в этом. Тарелки были вымыты, еда упакована в пластиковую посуду и охлаждена, и Эл удалился в свою комнату, где застывшее тело Конни лежало в коробке в его шкафу.
Не было никаких проблем с тем, чтобы вытащить тело из дома, никаких ложных страхов или опасностей. Он пошёл прямо в розарий, где ранее вечером оставил лопату. Само погребение прошло так же гладко. Эл вырыл яму, сбросил тело Конни, сложил коробку, ей же накрыл её сверху и засыпал яму землей.
Позже, возвращаясь к сараю с инструментами вернуть лопату, он остро ощущал каждый ночной звук, каждый намек на движение в темноте. Эл подготовил себе алиби на случай, если кто-то его заметит, но оно было не слишком правдоподобно, и он не был уверен, насколько хорошо сможет его изложить. К счастью, было не похоже, что ему придется им воспользоваться. Все огни в доме были выключены: на улице не было ни одной машины, а если бы и были, — территория огорожена и не просматривается снаружи. Он был здесь один…
Слева послышался шёлест листьев.
Он остановился как вкопанный, затаив дыхание. Возможно ли, что эти сверкающие глаза, которые он увидел под кустами, следили за ним? Ему не хотелось так думать, но, обернувшись, он увидел, что отсюда открывается прекрасный вид на то место, где он закопал труп Конни.
Он бросился к кустам, размахивая лопатой перед собой, производя гораздо больше шума, чем следовало бы, но готовый рискнуть разбудить кого-нибудь в доме, если это поможет выгнать оттуда кого бы то ни было. Он остановился, подождал, прислушался.
Ничего.
Он присел на корточки, проверяя ещё раз, просто чтобы убедиться, но если он думал, что увидел что-то в первый раз, то он, по-видимому, вообразил это, потому что под листьями не было ничего, кроме тени.
Эл поспешил обратно к сараю и вернулся в дом.
Оказавшись внутри, он тщательно закрыл и запер дверь, а затем направился по боковому коридору к ближайшей ванной комнате принять душ. Люстры были выключены, и горела только одна настольная лампа, светившая слабым тусклым желтым светом, ясно ничего не освещая, но давая достаточно света, чтобы человек мог пройти мимо. Он тихо прокрался по устланному ковром коридору, мимо закрытой утренней комнаты, мимо бельевого шкафа. Не сводя глаз с темного прямоугольника открытой двери ванной, он прошёл мимо лампы на столе и рядом стоящего кресла.
В тишине спящего дома он услышал тихий кошачий шёпот:
— Убийца.
Он остановился, повернулся и огляделся кругом. Блестящие глаза смотрели на него из мягкого кресла. Это был Леон, тот самый перс, с которым встречалась Конни, тот самый кисуля-либерал, который втянул её в эту историю с хиппи.
Сердце Эла бешено колотилось в груди. Что здесь делает Леон? И в такое позднее время? Конечно, перс иногда навещал Конни, иногда проводил у нее ночь, но со вторника его дома не было. Почему сейчас он здесь?
Леон знал.
Убийца.
Эл глубоко вздохнул, стараясь не поддаваться панике. Они молча смотрели друг на друга. Кошачьи морды было так трудно читать. Невозможно было сказать, было ли выражение морды Леона обвиняющим или нет. Особенно при таком освещёнии.
Он просто вообразил все это. Он не слышал того, что, как ему показалось, он слышал. Он чувствовал себя виноватым, нервничал и…
— Убийца.
Он не мог этого вообразить. Эл без промедления бросился на животное, двигаясь быстро, но Леон проворно спрыгнул с кресла, подправив траекторию прикосновением задних лап к подлокотнику, и побежал по коридору, к фойе и кошачьему входу.
Эл бежал так быстро, как только мог, его тяжелые ноги стучали по ковру, не заботясь о том, сколько шума он производил. Он добрался до прихожей как раз вовремя, чтобы увидеть, как хвост исчезает за маленькой качающейся кошачьей дверцей. Он отпер и распахнул человеческую дверь, побежал вниз по дорожке, через ворота и выскочил на тротуар, но ещё на полпути понял, что это бесполезно.
Леон исчез.
На похороны Джимми кошек не пустили.
Прошла неделя.
Месяц.
Оно все ещё было с ним, убийство, но память о нем понемногу, с каждым днем, тускнела. Конни была молода, у нее не было завещания, и пока адвокаты разбирались с её исчезновением, он и другие штатные сотрудники оставались в доме, получая зарплату и работая.
Удивительно, поразительно, но тело Конни до сих пор не нашли. Он предполагал, что садовник найдет его через несколько дней, но розы оказались обрезаны, подрезаны, политы, подкормлены, а земля вокруг разгребена. И все. Не было никаких причин копать землю. Если ему повезет, Конни никогда не найдут.
И Леон исчез, боясь, вероятно, что Эл придет за ним.
Все шло по плану.
Закончив выгружать продукты, он уселся читать газету,
