народ или сообщество дошли до формирования целостной концепции истории, то принадлежащая ему власть способна также привести ее в движение. Все разговоры о памяти старого мира — сентиментальная белиберда, которую нам вдалбливают школьные учителя, но которую мы не можем забыть достаточно основательно ради чести народов и всего человечества. То, что знали народы и общины, они записывали с большим трудом; как только они доводили что-либо до ясности замысла, появлялся орган, который служил для его разработки и подтверждения, и если они ничего не писали, то только потому, что у них не было ничего стоящего.

Для того чтобы убедиться в несостоятельности гипотезы о традиции, достаточно спросить себя, какие части первых двух глав Евангелия от Луки облетели традицию. Гимны? Но если в Писании восхваление Господа в гимне Захарии построено с такой небрежностью и затянутостью, то каким же дыханием должна была обладать традиция, если она всегда произносила эту фразу в точно такой же форме. Или же традиция должна была нести в себе примечание: «и по истечении восьми дней, когда младенец был обрезан, нарекли ему имя Иисус, которое было наречено от Ангела прежде зачатия его во чреве?» Это было бы самым скудным занятием для традиции, если бы ей пришлось стараться навсегда выучить наизусть подобные примечания. Но если она оживит эту запись, т. е. будет иметь наготове рассказ о послании Гавриила к Марии, то в качестве аналога простому процессу обрезания Иисуса можно привести более славное представление в храме, а в качестве другого аналога — обрезание Крестителя и чудо, которое при этом произошло, т. е. Как же должна поступать традиция, если она не должна очень скоро запутаться в этом упражнении памяти и, наконец, совершенно устать от своего дела? Но ей нечего бояться, ибо как бремя, на котором перевозятся отдельные записи или произведения искусства, она существовала в христианской общине так же мало, как и в других местах, и если она рушится под своей ношей, то эта участь постигает лишь ее искаженный образ в сознании ученых.

Таким образом, если Лука имел дело только с традицией, то материал не был предоставлен ему в готовом виде, как если бы ему пришлось только записывать его, но он должен был развить по форме и содержанию то, что сначала было живо в религиозной концепции общины, и он должен был записать это. I. Рождение и детство Иисуса, творчески — он должен был сгустить духовные элементы в отдельные фигуры.

Однако возможно также, что Луке уже попадались отдельные письменные сочинения, которые он объединил в предысторию, или что он нашел всю предысторию, записанную в контексте, и добавил ее в свой труд.

Первое предположение мы не смогли бы понять ни на минуту, если бы оно означало, что отдельные очевидцы этой предыстории породили отдельные сообщения, которые затем были записаны отдельно и, наконец, после долгих и отвратительных скитаний попали к Луке. Не нужно оценивать и форму этого предположения, если оно связано с гипотезой традиции или, скорее, само является этой гипотезой. Если Лука нашел отдельные сочинения, то они не были продиктованы авторам традицией, а формировались на ее основе свободно. Из отсутствия меры, а именно из их бессмысленной формы, согласно которой предполагается, что Лука нашел большее количество маленьких заметок и очерков и объединил их в предысторию, мы можем сразу упростить эту гипотезу до того, что в руки евангелиста попали только два очерка, а именно рассказ о рождении Крестителя и рассказ о рождении и детстве Иисуса. Но не могло быть даже двух таких сочинений, которые были бы записаны отдельно друг от друга и сохранились бы в течение некоторого времени. Ни одно из этих двух сочинений не было задумано и разработано без другого, так как каждая меньшая группа одного сочинения имеет свой аналог в соответствующей группе другого и разрабатывается именно в том виде, в каком мы ее находим, чтобы она могла достаточно ясно проявить себя в своем своеобразии по отношению к своему аналогу и таким же образом оказать ту же услугу своей параллели. Так, соответствуют друг другу два послания Гавриила, чудесные обстоятельства зачатия двух святых детей, прославление дня обрезания Крестителя и получения им имени и прославление рождения и представления Мессианского младенца в храме, восторженная радость Крестителя от близости Мессии и ликование Симеона от того, что его глаза увидели Спасителя, и т. д.

Действительно, одно повествование не могло быть написано без другого, даже в его первом варианте. То, как прославляется Креститель, доказывает, что он стал предметом этого исторического повествования только как предтеча Господа; но его рождение вообще не могло бы предстать в этом чудесном свете, если бы оно не было отражением того великого света, который прославил рождение Мессии. С другой стороны, эта история рождения Мессии не могла бы развиваться, если бы в то же время не создавала для себя великого чудесного основания, на котором она представала как естественная, т. е. как неизбежно чудесная, если бы она попадала в исторический контекст, который с самого начала был чудесным. Каждый из двух кругов истории возник вместе с другим, и поскольку они возникли вместе, то и каждый из них был детально заполнен по отношению к другому.

Таким образом, мы вновь приходим к уверенности, что евангельская предыстория Луки, как только она появилась, могла возникнуть только как единое целое. А теперь — без лишних слов! Лука был первым, кто расшифровал и записал ее. Соответствие языка, которое «преобладает» в этом отрывке и в остальном Евангелии, не имеет, правда, строго доказательной силы, поскольку неизбежно, что писатель должен был придать свою дикцию и сочинению, которое он обрабатывал вместе со своим произведением. Это доказательство может показаться тем менее убедительным, что сам Лука, рассматривая сочинение Марка, привел пример того, как он придает чужому сочинению окраску своего стиля и языка. Таким образом, если мы имеем в предыстории лишь вероятный, хотя и преобладающий, оригинальный стиль истории Луки, который он не мог отрицать в своей трактовке Евангелия от Марка, то необходимо более строгое доказательство того, что предыстория возникла исключительно на основе его взглядов. Мы его даем!

В Евангелии от Марка Лука прочел описание аскетического образа жизни Крестителя, но опустил его в параллельном отрывке своего произведения. Почему? Потому что он исключил эту тему из предыстории и развил ее до чудесного, вплеся в послание Гавриила к Захарии заповедь о том, что Креститель не должен пить «вина и крепких напитков». Согласно сообщению Марка, Иисус сказал