Мой старший сын когда-то ушёл в армию – уже вполне себе лайтовую, уже на год вместо прежних двух-трёх, уже гораздо менее жестокую и беспредельную. Да и служил в Подмосковье, так что мы раз в две-три недели ездили к нему с гостинцами.

Он сразу проявил себя как смышлёный парень из интеллигентной семьи, при этом не слабак и не рохля: даже получил мелкую начальственную должность – не худший вариант в армии! Тем не менее рассказывал нам какие-то безумные с точки зрения здравого смысла вещи: как их, несмотря на общее смягчение нравов, всё равно так или иначе унижали, стравливали…

А когда вернулся, я увидела, что глаза моего доброго, чудесного, самого любимого на свете сына стали другими.

Он собирался служить в полиции. Уверял, что лучшее и наиболее благородное занятие – ловить преступников и врагов общества. А однажды с гордостью поделился, что завтра в компании себе подобных пойдёт выбивать из кого-то некий долг.

И я – добрая, всепринимающая мать – сказала ему:

– Если ты будешь в этом участвовать, своей мамой меня можешь больше не считать.

В моём голосе слышался незнакомый (даже мне самой) прежде металл. Я всегда разрешала детям жить так, как они хотят. Но тогда поняла: так нельзя, неправильно. Я не смогу такого принять.

Я работаю в профессии, которая не подразумевает ни пассивности, ни благостно-ханжеской позиции. И моё дело, моя главная цель – не настраивать на слюняво-розовые мысли «о встрече с малышиком», а учить и помогать прожить роды так, чтобы потом не было мучительно больно от того, как они состоялись. Я не стремлюсь кого-то вдохновить, лишь описываю реальность – так, как вижу её сама. И вижу пользу именно в этом. Даже если кого-то это не вдохновляет.

Ещё раз: мои тексты – акушерская документалистика. Я имею своё мнение.

И право на оценку.

Про святых и наивных

Все мои роды прошли натурально. Но не потому, что ставилась принципиальная задача родить без вмешательств – просто в них ничего стороннего не требовалось. Начинались сами, развивались динамично, пузыри не рвались, без длительных потуг до седьмого пота. В первые и четвёртые влезли с эпизиотомией[9], но исключительно согласно тогдашней «моде».

У меня дома родила двух детей моя сестра (третьего рожала так, что я еле успела) – и, опираясь уже на свой опыт, скажу, что ни одни её роды так же не нуждались в лечении. Как и у многих тогдашних подруг и знакомых: мы тихо и спокойно рожали дома, а специалистов звали только в экстренных (и очень редких) случаях – зашить, оценить состояние ребёнка и т. п.

И вот, обучаясь в акушерском колледже, на стажировке попадаю в роддомовский мир, где большинство родов тянули на патологический сценарий… Сейчас я, конечно, знаю причины. Но на мой тогдашний студенческий взгляд – удивляло страшно!

Отчего все орут, будто их пытают? Зачем гнут спинки кроватей? Для чего со стонами и всхлипами призывают «Ну сделайте же что-нибудь!!!» Почему доктора периодически говорят после осмотра «Тут шейка дубовая»? А дежурные акушерки не покладая рук наполняют шприцы и капельницы. И по несколько раз в день разносится громкое «Готовим операционную!»

До этого я ходила на практику в шоковый зал Склифа, куда привозят после ДТП, попавших под поезд, прыгнувших с высоты и прочих в состоянии «фарша». Как только распахивались двери и бригада «скорой» вкатывала носилки с очередным пострадавшим, стартовал отработанный и очень активный процесс вытаскивания с того света еле живых.

И сразу становилось ясно: мы – в больнице, здесь – спасают!

А я никак не могла понять – почему же атмосфера роддома так походила на шоковый зал? Там тоже спасали. Спасали от родов – как от беды, приключившейся с несчастной роженицей. «Лечили» от них…

Помню одну растерянную девушку – она, явно ещё не в родах, почему-то лежала в родблоке, испуганно глядя на происходящее вокруг: как и многие первородящие, приехала на вскоре затихших предвестниках, а теперь с ужасом ожидала, когда и её «накроет».

Пожилая женщина (на вид тоже местный работник) спросила дежурных акушерок:

– Как у неё дела? Племяшка моя дальняя…

– Да тут ещё пару дней ходить, приехала с первого толчка.

Женщина умоляюще сложила руки:

– Давайте сегодня её родим, пока моя смена в патологии. Всё в курсе буду, как там чего, а?

– Да легко!

И одна из акушерок ласково сказала подавленной девочке:

– Не бойся, милая, укольчик сделаем и всё пойдёт.

Я увидела тогда: роды «на потоке» массово, практически без исключений доверху заполнены медикаментозной поддержкой. Их начинают, продолжают и завершают огромным количеством вливаемых, всовываемых, вкалываемых лекарств.

Акушерство изобрело кучу способов генерировать, подтолкнуть, усилить роды, которым ещё не пора, которых пока не хочет организм, к которым не готово тело. Создано множество видов подмены природного. Медицинские арсеналы ломятся от дженериков естественного.

Я смотрела на всё это и думала: почему же не страдают – во всяком случае, наглядно и очевидно – появившиеся на свет с помощью столь насильственных методов дети? Не может же быть, чтобы серьёзные искажения натурального не оставляли следов?

Но новорождённые чаще всего выглядели абсолютно обыкновенно, никаких явных (за редкими исключениями) патологий глаз не отмечал. И поневоле возникали сомнения: так, может, ничего страшного и не происходит?

Когда очередной особо вымученно рождённый отправлялся в реанимацию, один доктор заученно бодро комментировал:

– Ничего-ничего, оклемается. Меня вон на два балла по Апгар оценили, а вполне себе работаю, и голова соображает!

Собирая статистику для своей первой книги, поразилась жутким показателям: за время активного применения синтетического окситоцина в родах количество нарушений центральной нервной системы у детей увеличилось в тридцать пять (!) раз – и это данные только до 2007-го… Сейчас, скорее всего, речь уже о трёхзначных цифрах.

Но! Этого не видно при рождении.

Природа одарила рождающегося человека невероятным запасом прочности, в его организме столько защитных механизмов! И акушерство бессовестно пользуется этим ресурсом, который предназначен для чего-то гораздо более важного, полезного и приятного.

Мы не знаем, насколько здоровее, сильнее, добрее, талантливее были бы дети, снабжённые всякой сторонней химией (порой ещё внутриутробно) и/или извлечённые из матери в неочевидном своими причинами кесаревом сечении.

Очередная хоррор-стори на приёме: начало нулевых, уже вроде как не совковое акушерство, молодую женщину в тридцать девять недель госпитализируют «по совокупности причин» (узкий таз, крупный плод, тазовое предлежание) и неделю подряд усиленно грузят, что она в очень опасной ситуации.

– Ты же могла уйти