Шрифт:
Закладка:
Однако ход жизни имел свое глубинное течение, неподвластное расчетам и устремлениям новых земных владык. Грянула Великая Отечественная война, и подвиг Александра Невского вместе с другими великими военными деяниями прошлого стал героическим примером для тысяч и тысяч бойцов. Был учрежден орден Александра Невского, которым отмечали славные дела командиров, сумевших малой силой решить крупные боевые задачи. Точнее сказать, этот орден был не учрежден вновь, а возрожден: ведь в старой России орден Александра Невского, имевший девиз «За труды и Отечество», существовал несколько столетий.
Место Невской битвы вскоре после начала войны оказалось в прифронтовой полосе — враг подступил к Ленинграду.
Высокая колокольня храма вдруг стала неплохим ориентиром для вражеской артиллерии. Было принято решение подорвать храм.
Выполненный по приказу командования 55-й армии подрыв церкви саперы осуществили с примечательной рациональностью. Разрушили только то, что могло сослужить нечаянную службу противнику, — высокую, издалека видную колокольню.
Так Символ и памятник древнего подвига был принесен на алтарь подвига нового, невиданного в истории. И в этом в общем-то заурядном и прозаическом военном эпизоде вдруг выявилась не всегда ощущаемая нами связь времен и сверкнула твердая грань древнего российского военного правила, чеканно запечатленного в знаменитых симоновских строках:
По русским обычаям — только пожарища
На мертвой земле раскидав позади…
Эхо взрыва, одного из миллионов, изранивших многострадальную ленинградскую землю за тяжкое время блокады, прогрохотало над Невой и угасло. Кирпичная пыль осела на крутой подмытый течением берег, на могилы прицерковного кладбища…
Долгие блокадные месяцы полуразрушенная церковь несла военную службу — была боевым складом для зажатых во вражеском кольце войск. Укрывая боевые припасы, она служила Отечеству, как служили ему те, в чью память она когда-то была поставлена.
Пришла Победа, настало мирное время. Множество дотла сожженных, взорванных, истерзанных врагом памятников пепельным кольцом окружали Ленинград — Петергоф, Пушкин, Гатчина, Павловск…
В длинном ряду дворцов, больших храмов, уникальных творений самых знаменитых архитекторов затерялась скромная церковь. В отличие от пышных собратьев, ее ждала другая судьба.
Многое из того, что помогло нам выстоять в самые трудные дни, словно по злой неразумной воле стало считаться ненужным и малозначительным. Куликово поле и Бородино, где разорили даже могилу Багратиона, приходили в запустение. Могилы Пересвета и Осляби исчезли с лица русской земли. В Александро-Невской лавре размещались артели, склады, мастерские.
Не ушла от этой судьбы и полуразрушенная церковь Александра Невского, и само место Невской битвы.
Церковь так и осталась складом. Только военные припасы вывезли, завезли гражданские. Новые хозяева ничуть не заботились о состоянии полученного здания, надеялись, видно, на получение добротных складских помещений и потому медленное разрушение поврежденной церкви их не волновало. Раза два за послевоенное время наезжали какие-то комиссии, ходили по храму, задирали головы, рассматривая проседающий купол. Составляли акты. Кончилось все тем, что торговцы-арендаторы, найдя новые помещения, выехали, а протекающий и проседающий купол приказано было обрушить — во избежание возможных чрезвычайных происшествий.
Храм-памятник стал руиной, разваливался и зарастал диким лесом и кустарем.
А судьба другого берега Ижоры, того самого места, где звенела знаменитая битва, тоже была печальна, хотя и по-иному. Хаотичный хозяйственный и частный самострой, захламленная территория, казалось, вот-вот сотрут последнюю память о свершившемся здесь великом событии. А самой злой насмешкой над священным местом стала утвердившаяся прямо на мысу винная лавка, постоянно чуть не до второго этажа обставленная пустыми ящиками, окруженная страждущей толпой.
Такое грустное наследство досталось нашему времени от исполненных фатального равнодушия застойных лет… Место российской славы стало местом людской печали о ней.
Но истребить, изжить народную память ни нечаянно, ни тем более специально нельзя. Это не удавалось никому, нигде и никогда. Не случайно одной из первых черт обновления стали новые ростки народной памяти.
Они появились и бурно пошли в рост, словно зелень по весне. Ленинградский комсомол провел конкурс на лучший проект мемориала, посвященного Невской битве. Оказалось, что тема этого подвига волнует многих художников, — проектов было представлено не два, не три, не пять, а почти тридцать. Возник совсем потухший разговор о том, что должен, наконец, появиться в городе на Неве памятник Александру Невскому (статуя его легендарного соперника Биргера давно украшает заморский Стокгольм). Родилось самодеятельное объединение «Невская битва», которое направило молодую энергию на восстановление разрушенной церкви, превращение ее в мемориальный музей. Его дела сразу нашли поддержку у поселкового совета, у молодежи Колпинского района, у исследовательского института физической аппаратуры. Появились решения Ленсовета, поддержавшие народную инициативу…
Время вынесло страну на историческую стремнину, и совершаемый поворот властно потребовал пристальней вглядеться в прошлое, осмыслить и взять с собой в будущее драгоценный опыт поколений, заново прочесть многие страницы, вернуть величие славным делам. Так на наших глазах перелистывается еще одна страница вечной книги народной памяти. Возникшее забвение было ложнокажущимся — в святых глубинах народного сердца поклонение подвигу предков жило, живет и никогда не избудет.
Память о Невской битве, о деяниях Александра Ярославича переходит от поколения к поколению, меняя формы, но сохраняя свою нетленную суть. Сущность ее проста: исполненное ума, решительности и точного расчета самоотверженное и отважное служение Отечеству, особенно нужное ему в трудные переломные времена. Таков непреходящий завет, достигший нашего времени и уже протянувшийся нитью в будущее.
