Но один день сменялся другим, а бандиты держались подальше от его ослов. Оказалось, что он не единственный, кто ломал голову над этой загадкой. Однажды вечером, когда караван разбил лагерь, к нему подошел Мушезиб.

— Как думаешь, почему они оставили нас в покое, сын главного торговца? — Пожалуй, воин даже был слегка обиженным на то, что ему не дали подраться.

К тому времени Шарур уже придумал ответ. Может, он и не был таким же однозначным, как арифметическое правило, но, по крайней мере, помог ему понять эту странную часть мира.

— Мы же знаем, начальник стражи, что здешние боги нас ненавидят.

Мушезиб решительно кивнул.

— Значит, у них есть причина избавиться от нас всеми правдами и неправдами?

— Да, они хотели бы от нас избавиться, — согласился Шарур, — только я думаю, что они нас слишком опасаются, чтобы попытаться убить или ограбить. Возможно, их останавливает мысль о том, что наши призраки натворят бед в их стране. А может, остерегаются жителей Гибила, когда те узнают, что нас убили здесь. А раз мы готовы покинуть их земли, то не лучше ли дать нам просто уйти с миром?

— Гибил далеко, и это всего лишь один город, — сказал Мушезиб. — Как люди Гибила могут отомстить за нас бандитам Алашкурри?

— Бандиты Алашкурри и не стали бы бояться мести людей, — сказал Шарур. — А вот боги Алашкурру наверняка боятся, что утратят влияние на своих людей, подобно тому, как это произошло с жителями Гибила. — Признаваясь своему соотечественнику, он все равно старался говорить тихо. Ни перед Имхурсагом, ни в стране Алашкурруту он не хотел бы это повторить.

— Ну и что? — Мушезиб махнул рукой. — Чем это поможет или помешает гибильцам отомстить? Подожди, я, кажется догадываюсь. Если сюда придет много гибильцев…

Шарур кивнул.

— Именно так, начальник стражи. Торговля с нами, общение с нами уже изменили многих горцев. Они теперь больше похожи на нас, чем поколение назад. А что будет, если сюда придет много гибильцев? Они будут торговать, будут разговаривать, и рано или поздно какой-нибудь ванак сделает то, чего не посмел сделать Хуззияс, и превратится в лугала, самостоятельного правителя. Вот я и думаю, что боги Алашкуррута хотят отправить нас восвояси ни с чем, чтобы и другим незачем было ходить в их земли. Тогда Алашкурру навсегда останется таким, как был.

Мушезиб обдумал это высказывание, затем хмыкнул.

— Как думаешь, они правы?

— Интересный вопрос, — признал Шарур и не стал отвечать. Он думал, что боги Алашкурри, вероятно, да что там, почти наверняка, ошибались, но не стал делиться своими мыслями до тех пор, пока они не покинут приделы Алашкурру. Здесь их могли услышать. — Давай-ка лучше пива выпьем, Мушезиб?

— Хорошая идея, сын главного торговца. — Мушезиб всегда считал хорошей идеей хлебнуть пива.

Двумя днями позже в долине, принадлежащей городу-крепости Данаувия, к северу от долины Залпувас (Шарур решил обойти ее стороной), караван повстречал людей Имхурсага, тех самых, которых обогнал в дороге перед горами Алашкурру.

Шарур узнал их задолго до того, как они узнали его. Он бы удивился, случись это иначе. Уж если свободно думающий человек из Гибила не опередит в бдительности людей Имхурсага, чей разум помрачен своим богом так же, как действует на человека вино, то какой смысл быть гибильцем?

Имхурсаги могут получить в горах неплохую прибыль. Конечно, дай ему волю, Шарур заработал бы больше даже на их дрянных товарах, да вот не пришлось! Не хочет Алашкуррут иметь с ним дело ни при каких обстоятельствах... И какой смысл теперь быть человеком из Гибила?

Гордость. Найдя ответ на свой вопрос, он произнес его вслух, а затем обратился к своим спутникам:

— Проявите гордость, все. Не позволяйте имхурсагам увидеть, что мы огорчены; не походите на рабов. Смотрите на меня и делайте, как я. Если имхурсаги подумают, что наша торговля оказалась успешной, их это смутит. А если они решат, что мы с прибылью, это смутит их бога.

Его слова подняли настроение караванщикам. Поставить Энимхурсага в нелепое положение для них было слаще фиников в меду, и приносило больше удовольствия, чем большая миска тушеной ягнятины с чечевицей.

Итак, как только люди Имхурсага поняли, что встречный караван принадлежит их ненавистным соперникам, они засуетились и начали готовиться к стычке, караванщики из Гибила, и прежде всего охранники, приосанились и натянули на лица веселые улыбки. Шарур вышел вперед и уверенно направился к каравану Имхурсагов.

Навстречу ему вышел тот самый человек, с которым он разговаривал по дороге в Алашкурру.

— Между Гибилом и Имхурсагом нет вражды, — спокойно поведал Шарур. — Разойдемся с миром. Мы идем домой.

Имхурсаг склонил голову набок, прислушиваясь к тому, что вещал его бог. Выяснив, чего от него хотят, он ответил:

— Мы тебя пропустим с миром. Возвращайся в свой Гибил с поджатым хвостом.

— Когда я вернусь домой, я первым делом засуну свой хвост между ног моей рабыни из Имхурсага, — возразил Шарур. — Что заставляет тебя издеваться надо мной? Зачем оскорбления? Желаю тебе извлечь из своего путешествия столько же пользы, сколько я извлек из своего.

Шарур знал, что делает. Он не думал, что человек из Имхурсага ответит прежде, чем его бог услышит сказанное через уши человека. Он оказался прав. Имхурсаг озадаченно воскликнул:

— Какая прибыль? Как ты мог получить какую-то прибыль?

— Ты же торговец, тогда к чему спрашивать? А то ты не знаешь, как получают прибыль? — Улыбка Шарура была легкой, ленивой, и такой довольной, как будто он уже вышел от рабыни из Имхурсага. Ему не без труда удавалось поддерживать на лице это выражение, и он только надеялся, что человек из Имхурсага не заметит его усилий.

И все-таки это ему далось. Даже сквозь природную смуглость на лице имхурсага проступили красные пятна.

— Не мог ты получить прибыль в горах Алашкурру! — завопил он. — Боги этой страны тебя ненавидят. Они знают, что такое Гибил. Они знают, как ведут дела его люди!

Улыбка Шарура стала еще шире. Пожав плечами, он ответил:

— Энимхурсаг не любит людей Гибила, но мы торгуем через Кудурру