Шрифт:
Закладка:
Вот на какие воспоминания навела меня «Одноэтажная Америка».
СЫН ВЕЛИКОГО ХУДОЖНИКА В ТУРГОЯКЕ
В августе 1951 года, по заданию Челябинского областного краеведческого музея, я проводил археологическую разведку в долине реки Миасс от города Миасс до Челябинска. Попутно делал записи устно-поэтического творчества и народных рассказов. Известно, что недалеко от г. Миасса на берегу чудесного озера Тургояк находится рабочий поселок такого же названия. В этом поселке я сделал двухдневную остановку. Здесь случайно познакомился с местным жителем Василием Андреевичем Лепешковым, 50-ти лет.
Он сначала огорошил меня рассказом о том, что в поселке Тургояк в 1912—13 годах жил знаменитый художник Репин. В поселке еще живет бывшая домохозяйка, у которой квартировал художник Репин. Настасья Алексеевна Звездина, бывшая Туманова, сказала, что Репина звали Юрием Ильичем. Значит, это был сын великого русского художника. Сын походил на своего отца и тоже был художником, хотя, быть может, и третьего ранга. Но и это было интересно для краеведа.
Вот что я записал со слов Василия Андреевича.
«До революции в Тургояк наезжало много людей из Петербурга и Москвы полюбоваться нашими местами и даже жить здесь на даче. Тут были дачи Пшеничникова, Тележникова… В одно время жил художник Репин с женой и двумя сыновьями.
Репин снимал квартиру в доме Настасьи Тумановой. Сюда приехал осенью 1912 года и поздней осенью 1913 года уехал обратно — больше года жил.
Работал Репин много, а спал мало: в пять утра хозяйки коров доят, а Репин уже работает где-нибудь; домой приходил поздно. Много ходил по горам и лесам. Или, бывало, сидит долго-долго и смотрит на озеро. Даже ночами сиживал. Все наблюдал.
…Вообще все считали его человеком доброй души — он никому не отказывал в помощи. Был он простым таким…
Летом носил сандалии — только подошвы да ремни. Брюки парусиновые, широкие, на голове широкая же панама. Ходил, интересовался всем. Сидят люди на завалинке, подойдет к ним, подсядет, начнет расспрашивать. Особенно любил разные сходбища.
Я не замечал, чтобы он когда-нибудь крестился, а в церковь ходил, чтобы наблюдать людей.
Однажды он увидал в церкви человека. Такое у него было лицо, ну, прямо-таки не найти другого!
Когда служба кончилась, Репин пошел из церкви и потерял человека того из виду. Искал, искал потом по селу, во дворы заходил — нет нигде!
Стал спрашивать, и никто не знает, кого же ему все-таки надо, и Репин уж подумал, может, не здешний какой…
И потом нарисовал этого человека по памяти и обратился к одному нашему человеку:
— Иван Лаврентьевич, помогите мне найти человека.
— А какой он?
Репин показал сделанный по памяти портрет.
— Да это Андрей Решетников! Вон он где живет…
Репин обрадовался, пошел к Решетникову, уговорил его посидеть для портрета.
А лицо у Решетникова было удивительное: какое-то квадратное, все искарябанное оспой, борода большая, и глаза открытые. Как посмотреть на него, такой страшный человек покажется… А на самом-то деле был очень хороший, такой добрый человек.
И вот Репин написал его в красной рубахе, ворот расстегнут, рукава засучены, — ну, прямо не то богатырь, не то разбойник…
И про Решетникова Репин сказал: «Это у меня ценная находка!»
Когда написал Решетникова, тот спрашивает:
— Сколько будет стоить портрет, если купить?
Думал, поди, как фотография, — не дорого.
Репин ему:
— Ну, у вас капиталу не хватит, чтобы купить…
Подал Решетникову пять рублей золотых.
Тот спрашивает:
— За что, — я ведь не работал?
— Вы сидели для меня, время тратили, — ответил Репин.
Мой дядя для Репина мольберт делал, рамки и там еще кое-что. А кто-то говорит:
— Смотрите, барин что-то записывает.
А дядя говорит:
— Это не барин, а художник.
Когда Репина называли барином, он сердился:
— Видите, я ведь работаю!
Когда я приходил к Репину с выполненными заказами, он брал указку, вел меня в комнаты и говорил про нарисованных:
— Вот это у вас на даче живут, — их можно звать «господа», «барин»…
Вы видели, поди, что из озера вытекает небольшая речка. Тут прежде пруд был, плотина стояла и у ней мельница. Когда смелют, воду спустят, останутся заводины, а в них щурята. Мы, ребята, прибежим туда, давай ловить. Замутим воду, щурята высунут головы — дышать им в мути тяжело…
Однажды Репин шел с озера, увидал нас, заинтересовался и давай рисовать. А он любил рисовать, не предупреждая.
Мы наловили щурят, стали играть, а потом разодрались.
Репин подошел к нам, спрашивает:
— Ну, что, ребята, делаете?
— Вот щурят наловили…
Репин дал нам тут всем по конфетке.
Это он нас всех срисовал: меня, Ваську, Ефимка и Саньку. Васька был белый, Ефимко — черный, а Санька — рыжий. За это его так и дразнили — Паленый. А Ефимка в тот день мать остригла как овечку — ступеньками. Репин спрашивает:
— Что это у тебя как волосы-то острижены?
— А это мать его сегодня так остригла, — объяснили мы.
Ефимко — Ефим Николаевич Новиков, а Санька — Александр Семенович Новиков же».
Прежде чем рассказать все это, Василий Андреевич пожаловался, что вот послал директору областного издательства свой рассказ «Художник» — об этом Репине, а издательство ответило, что переслало рассказ на консультацию в Союз писателей. Дело это было больше с полгода тому назад, и до сих пор никакого ответа.
Можно думать, что В. А. Лепешков сообщал в рассказе очень много подробностей о сыне великого художника, но какова судьба рассказа? Вернулся он к автору или нет? Вскоре после встречи с В. А. Лепешковым я узнал, что он скончался. Если рукопись потерялась, то Василий Андреевич унес в могилу много ценных сведений, о чем приходится только искренне пожалеть.
СКУЛЬПТОР-ЗЕМЛЯК
11 февраля 1962 года исполнилось 75 лет со дня рождения выдающегося советского скульптора Ивана Дмитриевича Иванова-Шадра. Его предки были коренными шадринцами, по-видимому, с давних времен плотниками, как и отец скульптора.
В связи с 75-летием Шадра среди шадринцев возник спор, в каком доме родился или, по крайней мере, вырос скульптор. Одни говорили, что это именно тот дом, в котором и теперь живут сестры его, — по улице Советской, № 106. Другие говорили, что якобы художник жил по бывшей Петропавловской, теперь Карла Маркса, № 101.
Миллионный раз повторилось, что людская память далеко не надежна во многих случаях, а бумага куда крепче в этом отношении. И для разрешения спора пришлось обратиться в архив. Архив же в Шадринске — один из богатейших на Урале и Приуралье. Там отыскалось дело: «Переписки о взыскании с