Азеф, напротив, не скрывал своей озабоченности. Теперь ему предстояли две противоположные задачи: с одной стороны организовывать теракты, с другой — их срывать. Это казалось ему непосильным. Но Герасимов успокаивал:

— Вместе мы что-нибудь придумаем.

О положении дел в партии эсеров был осведомлён Столыпин. Он предупреждал Герасимова:

— Нельзя допустить террор против государя, членов императорского дома и важных лиц. Вы обязаны проследить, чтобы все действия эсеров были ограничены.

— Азеф принял руководство Боевой организацией, — докладывал Герасимов, — лишь посоветовавшись со мной. Мы контролируем каждый шаг революционеров, знаем все их намерения. Я помню, как он пришёл ко мне и сказал, что партия социал-революционеров предложила ему этот пост, и я, скрепя сердце, посоветовал ему принять предложение. Он колебался. Он знал, что двойная игра может ему слишком дорого обойтись. Но мы получаем необыкновенные возможности внедрения в революционную организацию — и это очень важно.

— Конечно, он потребует для себя хорошие условия. Как вы думаете, какие? — спросил Пётр Аркадьевич.

— Единственное условие, что ни один из его близких товарищей не будет арестован. Взамен он гарантирует — ни одно из намеченных покушений на царя не будет осуществлено.

— Хорошо, это нас устроит, — сказал Столыпин, одобряя действия полковника. — Оговорите соглашение так, чтобы в будущем не было никаких недоразумений.

И джентльменский договор между полицейским и революционером был заключён. Но это явилось лишь первым шагом в усилении охраны государя, второй состоял в том, чтоб извлечь конкретную выгоду из соглашения. Здесь уже всё решал сам Герасимов.

Обычно охрана действовала при выезде государя по вполне обычной схеме: как только дворцовый комендант извещал о поездке государя в Петербург из Царского Села или Петергофа, где он обычно жил, столичный градоначальник мобилизовывал все полицейские силы для охраны его величества. Наряды устанавливались на всём пути следования, и в глаза сразу бросалось оживление полиции. Из-за её нервозности и количества сохранить поездку в тайне не удавалось.

Герасимов поступал иначе. Узнав о поездке государя от дворцового коменданта, он сразу же находил Азефа, чтобы определить, где в данный момент находятся террористы, каковы их планы, и, выяснив все подробности, сообщал во дворец, может ли состояться поездка государя или нет.

Обычно Герасимов говорил:

— Сегодня нет, лучше послезавтра.

О своей информации Герасимов сообщал только Столыпину. Никто не был в курсе, какие события предшествуют поездкам Николая II.

Первым поднял шум градоначальник. Он звонил Герасимову, требуя разъяснений.

— Мои люди доложили, что сегодня видели государя на Невском проспекте, так ли это?

— Да, так.

— Но это невозможно! Почему об этом не извещён я? В таких условиях я не могу нести ответственность за охрану государя!

— Не беспокойтесь, — утешал его Герасимов. — Всю ответственность я беру на себя.

Градоначальник обращался к Столыпину, но тот, заранее посвящённый в планы Герасимова, оставлял все жалобы без последствий, многозначительно говоря:

— Рад, что вы поставили меня в известность. Я переговорю с полковником Герасимовым, потребую от него разъяснений.

Не всё шло так гладко, как хотелось. Однажды Азеф примчался к Герасимову разгневанный, метал громы и молнии:

— Ваши люди арестовали Карповича! Как вы могли такое допустить? Вы ставите меня под удар! Ныне моё положение совершенно невыносимо! И до этого ареста против меня было подозрение, а теперь оно усилилось. Если взят человек, с которым я общаюсь ежедневно, в то время как я гуляю на свободе, то всякий может понять, что это я передал Карповича в руки полиции.

— Надо во всём разобраться! — утихомиривал его Герасимов.

Азеф краснел, как рак, глаза его были гневными.

— Мне надоела такая жизнь! Я устал! Я не могу сотрудничать с вами! С меня довольно! Ухожу. Можно ли жить среди вечных тревог? Я уезжаю за границу!

— Бросьте вы это — ухожу, уезжаю! Возьмите себя в руки и действуйте, как всегда, с умом. Арест Карповича ещё не беда. Я сделаю так, что в скором времени он будет освобождён и основание для освобождения будет отменным — вас не заподозрят.

— Вы должны освободить его хитро, — советовал, успокоившись, Азеф. — Так, чтобы его арест показался случайным…

После скандала, который ему устроил агент, Герасимов поспешил к министру.

— Кто такой этот Карпович, из-за которого поднялся такой скандал? — поинтересовался Столыпин.

— Его ближайший помощник, вроде адъютанта, Пётр Карпович, бывший студент, тот самый, который покушался на министра народного просвещения профессора Боголепова. Был приговорён к двадцатилетней каторге, но бежал из Сибири и, вернувшись в столицу, предложил свои услуги Азефу.

Столыпин задумался.

— Что вы предлагаете?

— Отпустить его на волю, — сказал Герасимов, — иного выхода не вижу.

— Только сделайте это, Александр Васильевич, аккуратно. Как вас просит Азеф.

Выпустить арестованного на волю вовсе не означало открыть перед ним засов: иди куда хочешь, занимайся чем желаешь. Надо было так тонко организовать «побег», чтобы ни сам арестованный, ни его товарищи по партии не почувствовали подвоха. И потому Герасимов сам занялся этим делом, не передоверяя никому.

Сделав равнодушное лицо, как будто бы он действительно не знает, кто перед ним, полковник объявил Карповичу причину ареста.

— Мы подозреваем, что у вас фальшивый паспорт. Вас отправят на родину, где власти установят вашу личность.

Карпович, конечно, решил, что его не узнали. Отправка на родину его волновала меньше, чем нахождение в камере Охранного отделения, пока выясняли, кто он на самом деле.

Доверенный чиновник полковника получил секретные указания: при переводе арестованного из тюрьмы Охранного отделения в пересыльную предоставить тому возможность побега.

— Сделайте вид, что к нему безразличны, что вы глупы, наконец, безответственны, — напутствовал Герасимов чиновника. — Мне всё равно, как вы это сделаете, но дайте ему возможность бежать. Инициатива должна исходить от него. Не стройте ему препятствий. Надо так отпустить Карповича, чтобы у него создалось убеждение, что он вас обхитрил. Вы поняли меня?

— Так точно, ваше благородие!

И чиновник повёл арестованного в пересыльную тюрьму, переодевшись в форму надзирателя, чтобы не возникло подозрений, и, как бестолковый надзиратель — бывают же такие! — всё делал небрежно, словно был занят своими мыслями и совсем не думал о служебных обязанностях.

Выйдя на улицу, он взял извозчика. Конечно, Карпович не думал, что перед ним разыгрывается спектакль: и кучер был агентом охранки, выполнявшим приказ.

По