Алексей едва заметно улыбнулся.

- Это сейчас, Сурен, вы считаете, что не допустили бы подобного, но разве вы что-нибудь заподозрили, когда Нина рассказала вам о встрече с Машей? Разве вы забеспокоились, когда она решила девочку удочерить? Нет, Сурен… Даже если бы Нина наложила на себя руки, а Степан вызвался удочерить Машу, вы бы ничего не заподозрили. Все знали, что адвокат влюблен в Нину и что он мечтает о ребенке! Вы бы и на него посмотрели глазами доброго папочки и сделали бы дорогой подарок в день удочерения. И встрепенулись бы только тогда, когда Маша исчезла бы или погибла, а Степан оформил наследство на ее долю в бизнесе. Вот тогда, возможно, вы бы и заподозрили вашего адвоката в махинациях… Только неизвестно, были бы вы к тому времени живы, Сурен… Может, ваш роскошный «Мерседес» съехал бы под откос, как знать? Степан пока еще не поделился со следователем своими планами на ваш счет.

Сурен вскочил, открыл возмущенно рот, чтобы возразить, но вдруг махнул рукой и неуклюже рухнул обратно на стул.

- Дальше понятно, - поторопился закончить свою миссию Алексей. - Нину я проинструктировал, она была готова. Она попросила лимон и, пока Степан ходил на кухню, подменила коньяк в своей рюмке.

В той, что Степан налил, содержалась высокая доза снотворного. Степан, даже если и знал, что Тамара глуховата, не мог рисковать и позволить себе возиться с бесчувственным телом: он рассчитал так, чтобы Нина сама дошла до кровати. И тогда он собирался добавить нужную дозу. Ну, а мы ему не дали этого сделать. Вот, собственно, и все.

Алексей встал и несколько холодно кивнул публике, давая понять, что откланивается.

Он не сразу понял, что случилось. А когда понял, то не поверил своим ушам: ему хлопали. Да-да, ему аплодировали!

Что ж, иногда под Новый год случаются хеппи-энды и для частных детективов…

Татьяна Устинова

Нечаянная радость

В декабре у Инки, сестры, день рождения. Где-то за неделю до «даты» мы двинули за подарком - Мишка, старший сын, за рулем, мы с мамой пассажирками. Сделав дело, мы бродили по огромному, почти пустому магазину «при заводе». На заводе делают ювелирные украшения, а в магазине их продают. Мы не собирались ничего покупать, подарок-то мы уже купили, и просто рассматривали витрины. Продавщицы были с нами терпеливы, но нам все равно было неловко, и тут их внимание отвлек мужик, самый обыкновенный мужик в распахнутой синей куртке и невзрачном кепарике на круглой бритой голове.

- Девушки, - громогласно обратился мужик к стайке приветливых продавщиц, - мне надо подарочек супруге на Новый год выбрать!…

Я его узнала, только когда он обратился - по громогласное™ и чудовищному слову «супруга». До этого не узнавала, а когда он так сказал - узнала.

…Ариадну я знаю давно, еще с телевизионных времен. Когда мы все начинали, она была уже опытным редактором и учила нас, желторотых недоумков, правильно писать тексты. Правильно - это значит в соответствии с материалом. Нам, корреспондентам, по тогдашней дикости и неподготовленности и в голову не приходило, что текст официального репортажа из Государственной думы должен отличаться от комментария к выставке орхидей из Ботанического сада, как текст «Илиады» от изречений Козьмы Пруткова. Мы все одинаково шпарили! «На сегодняшнем заседании Государственной думы был рассмотрен вопрос об учреждении специальной комиссии, которая возьмет на себя подготовку законопроекта о возможности содержания в малогабаритных квартирах крупного рогатого скота». «На сегодняшнем открытии выставки орхидей в Ботаническом саду был поставлен вопрос о возможности выращивания теплолюбивых растений в климатических условиях средней полосы». Ариадна наши материалы браковала, нещадно правила, заставляла переписывать по сто раз, за что мы ее ненавидели, конечно. Нервные быстро поувольнялись, стойкие научились и благодарны ей по сей день.

Еще у нее был роман - на работе всем известно обо всех романах, а у нашей Ариадны был не просто какой-нибудь роман, а роман с артистом!

Артист был сказочно хорош собой. Вот просто как будто его писал художник Иванов - одухотворенное лицо, скорбный взгляд, интересная бледность, кудри до плеч. От него невозможно было оторвать взгляд, даже когда он просто стоял, опустив глаза, и дожидался лифта. Он стоял, опустив глаза, а все вокруг на него смотрели, ничего не могли с собой поделать.

И у него был роман с нашей редакторшей Ариадной!…

Какое-то время спустя выяснилось, что Ариадна почти наша соседка - мы живем в Кратове, а она в Малаховке. Все это старые дачные места. Когда-то в Летнем театре здесь пел Шаляпин, Фаина Раневская именно здесь, посмотрев спектакль, поняла, что родилась для того, чтобы стать артисткой, Вертинский жил рядом. Чего только не происходило на этих станциях железной дороги - Малаховка, Ильинская, Отдых, Кратово!…

И мы стали время от времени наезжать к Ариадне в гости.

Это были такие специфические гости, куда никогда нельзя было приехать с детьми - Ариадна их терпеть не могла. В старом доме висели старинные портреты и стояла почерневшая от времени мебель. Особенно меня поражали цветные витражи на летней застекленной веранде! От них на траве получались как будто акварельные брызги!… Ее родители, по-моему, умерли, когда она была совсем юной, а тогда она казалась совсем старой - лет тридцать, наверное. Ее артист тоже иногда бывал с нами. Как она за ним ухаживала!… Как красиво и с каким достоинством!… Тогда я в первый раз в жизни - и, пожалуй, в последний - своими глазами увидела, что означает выражение «не могу на тебя надышаться», как именно это выглядит! Ариадна не могла надышаться на артиста. Она внимала каждому его слову, она только взглядывала на него, и у нее светлело лицо, она улыбалась, и было понятно, что улыбается она только ему одному, остальные ни при чем, их нет!…

Иногда захаживал сосед Георгий Александрович, бывший летчик-испытатель, громогласный, лысый мужик, который отчего-то артиста терпеть не мог и все время над ним подшучивал. Ариадна соседа старалась выпроводить как можно быстрее и выпроваживала деликатно, но твердо.

…А потом артист ее бросил, конечно. Ему предложили работу то ли в Германии, то ли во Франции, то ли он наврал, что предложили. Он сказал Ариадне, что все кончено, он больше не любит и вообще его таланту нужен простор, а где тут