машет другой рукой кому-то в глубине зала. Вскоре за нашим столом рассаживаются её шумные знакомые, которых девчонка и планировала сегодня угощать за мой счёт.

У меня нет желания здесь оставаться, но я физически не могу заставить себя уйти раньше, чем Сабрина и её мать. Потому и наблюдаю, как Лец и её компания планомерно напиваются, как громко жрут, развлекаются и попеременно танцуют. Встреча с этими любителями халявы не первая, они уже научены горьким опытом, что меня лучше не трогать, потому ко мне никто не лезет.

И, разумеется, я наблюдаю за Сабриной.

Со своего места мне видно лишь её макушку, но достаточно и этого.

Я непроизвольно дергаюсь, когда к их столу подходит какой-то парень, но мгновенно расслабляюсь, когда Виола уходит с ним на танцпол. Зачем-то представляю, как Сабрина закатывает глаза и тяжело вздыхает. А может, даже злится. Её мать личность неординарная, и в какой-то степени похожа на мою, поэтому я вполне могу понять чувства ведьмы. Даже разделить их.

Интересно, какого это — разделять с кем-то свои чувства? Вслух? Видеть реакцию, которая может тебе не понравится? Или наоборот — получить поддержку?

Я горько усмехаюсь — то, что я натворил, вряд ли вызовет у кого-либо что-то, кроме осуждения.

Но проверить можно. Её осуждение вполне вероятно остудит мой пыл, и я смогу дышать чуточку свободнее.

Резко поднимаюсь с места и, не церемонясь, расталкиваю народ за столом. Иду к столу Сабрины. Она давится коктейлем, который пьёт, когда видит меня, и начинает кашлять. Я милостиво хлопаю её по спине, довольный произведённым эффектом, а она пытается отбыть от себя мою руку своими.

— Да что тебе от меня нужно, Гилл? — возмущается она сдавленным голосом.

— Всё ещё хочу увести тебя отсюда, — криво улыбаюсь я. — Не надумала уйти, ведьма?

— Нет.

— Значит, удовлетворимся танцем. По крайней мере, попробуем.

— Я не буду с тобо…

Я хватаю её за руку, дергаю на себя и крепко прижимаю к своему телу. Голубые глаза широко распахнуты от возмущения, пухлые губки маняще приоткрыты. Проклятье, где взять выдержки? Даже в темноте заметно, как румянятся от смущения её щёчки!

Совсем не искушённая…

Был ли вообще у неё кто-то, кроме той мрази?

Мысль об этом возвращает мозги на место, я сжимаю зубы, вынуждаю её обнять меня за шею и выдыхаю у уха:

— Расслабься, Сабрина. Это просто танец.

Но она, наоборот, начинает дрожать.

Чёрт, тут и вагона выдержки не хватит.

Я подстраиваюсь под тягучую музыку и начинаю вести Сабрину в танце прямо здесь, у столика. Спустя минуту её любопытство перевешивает волнение. Я именно этого и ждал, покорно сдерживая голод, что кромсает на лоскутки нутро.

— Кто эта девушка, Гилл? То, что она рассказала…

— Правда, — выдыхаю я. — Но не всё. Про любовь — полная чушь.

Сабрина вздрагивает и отклоняется, чтобы заглянуть мне в глаза:

— Ты… ты сбил человека?

Вот он момент истины. Поделюсь ли я наболевшим или как обычно закроюсь в себе? Буду снова и снова грызть себя за промах, отрываться на мячах из пушки или на всей скорости гонять на машине по холмам глубокой ночью, в проверенных местах, там, где точно нет людей?

В конце концов, я решаю, что должен этой девчонке. Откровенность за откровенность.

— Последний год в школе. Что не день, то отрыв. Я был пьян, азартен и… самонадеян. Сильнее, чем сейчас, представь себе. Я не успел заметить его вовремя.

— Он…

— Жив, — киваю я. — Но стал инвалидом.

Это самое отвратительное. Я спешил в больницу, как мог, но всё равно не смог бы успеть.

Сабрина поражённо молчит, я ей не мешаю, а через пару секунд она утыкается лбом в мою грудь и с болью в голосе отчитывает меня:

— Какой же ты кретин! Все вы — кретины! Самоуверенные и безответственные придурки, из-за которых страдают другие люди…

Я сжимаю зубы и цежу:

— Я не в силах вернуть прошлого.

— Понимаю, — часто кивает она, удивляя. — Это правильно. Правильно, что ты раскаиваешься в содеянном. Ты же раскаиваешься? — заглядывает она мне в глаза.

— Да, — отвечаю я просто и, не выдержав, усаживаю её на стол, чтобы уткнуться в тонкую шею носом. Говорю глухо, потому что голос подводит: — Мне никогда в жизни не было так страшно, как в тот день. Я по-настоящему ненавидел себя долгое время. Ненавидел отца за то, что он снял с меня ответственность. И снова себя за то, что не стал ему перечить, когда узнал, что вышел сухим из воды.

Сабрина сглатывает, её пальцы на моих плечах вздрагивают, но остаются на месте, я поднимаю лицо и нахожу её глаза. Усмехаюсь:

— Да, я настолько жалок, что незаслуженно издевался над тобой, чтобы не признавать собственных грешков. Счастлива?

Сабрина сужает глаза, порывается что-то сказать, но, видимо, не находит слов и по привычке просто посылает меня куда подальше. Толкает в плечи и спрыгивает со стола. Повторяет, если я вдруг не расслышал с первого раза:

— Пошёл ты, Гилл! Ты жалок не потому, что ошибался на мой счёт, а потому что считаешь, что кто-то может быть счастлив, когда другому больно, ясно?

— Ты видишь, чтобы я страдал, ведьма? — усмехнувшись, не отступаю я.

Сабрина поджимает губы, глаза гневно блестят, грудь часто вздымается.

Зрелища сексуальнее я просто не видел.

— Убирайся, Гилл, — цедит она в итоге.

Быть может, я намеренно каждый раз вывожу её из себя, чтобы, как сейчас, сходить с ума от желания. От фантазии, как я жадно набрасываюсь на её губы, и шлю весь мир в одно место.

В таком случае, я — мазохист.

Потому что плюнуть на то, что с ней случилось, у меня ни за что не выйдет. Каким бы конченным ублюдком я себя не считал.

В сухом остатке лишь одно: убраться, как она того хочет.

Потому я разворачиваюсь и ухожу.

Глава 15. Сабрина

Я раскусила Тайлера Гилла.

Он до сих пор не простил себя за свой проступок и за последствия от него, потому так не терпим к промахам других людей.

Всё просто.

На телефон приходит сообщение: «Я уже у Башни, Сабрина», и я непроизвольно содрогаюсь. Тут же осекаю себя и прибавляю шаг.

Пусть я и отвергла помощь кретино-Гилла, который, чёрт бы его побрал, занимает все мои мысли, но сама я не отказалась от намерения узнать правду о той вечеринке.

В студгородке почти безлюдно, многие после занятий оправляются в город, другие в общежитие или в дома своих