к двери гостиной и прислушался. Сквозь густой и зловонный воздух я слышал, как Юэн разговаривает с кем-то. Трудно было разобрать слова, но тон его голоса удивил меня. Казалось, он умолял кого-то, с кем был знаком.

Неспособный выдержать очередную конфронтацию, или даже вид его красного лица и сальных «дредов», я тихо прошел в спальню. Заблокировал дверь, придвинув к ней комод, и сменил постельное белье. Лежа в кровати, с этим безумным, страшным шумом, обрушивающимся на меня сквозь стены, я подумал позвонить в полицию. Но было уже поздно, и у меня не было ни сил, ни присутствия духа в полной мере изложить представителям власти свои ощущения. Я в очередной раз поклялся сделать это утром.

Около трех часов ночи я проснулся от неприятного сна. В моей памяти он сохранился скорее как ощущение чего-то неприятного, чем как четко выраженный сюжет. Я проснулся, почувствовав, будто я крепко связан в неком темном пространстве, где не работает закон гравитации. Ноги у меня были подняты над головой, и возле самых подошв находилось нечто.

Отверстие, являвшееся, видимо, огромным раскрытым ртом, двигалось надо мной кругами, в то время как я отчаянно пытался удержать свое тело на матрасе.

Я снова слышал тот жуткий вихрь, водоворот живого тока и статики в гостиной. Но еще он был ужасный образом смешан с чем-то гораздо худшим, чем все, что я слышал ранее. Этот новый звук вырвал меня из сна и длился не более пары минут. Но то были минуты, в которых каждая секунда растягивались до тех пор, пока мои страх и дискомфорт не стали невыносимыми. Я слышал то, что можно было сравнить лишь с низким кваканьем лягушки. Будто этот усиленный звук проигрывался задом наперед и был каким-то до отвращения объемным. Он кружил по гостиной и поднимался к потолку. В этом лае земноводного присутствовал звук, похожий на кашель старухи, страдающей легочной эмфиземой последней стадии, который я однажды слышал в больнице.

Вскоре после того, как лай и кашель смолкли, в тот самый момент, когда невероятно яркая фосфоресцирующая вспышка осветила коридор за дверью моей комнаты и проникла под дверь, я услышал, как из залы вышел Юэн. Последовало торопливое шлепанье его босых ног по коридору в направлении моей комнаты. Каждый волосок у меня на теле стоял дыбом. Уставившись на дверь, я наблюдал, как дергается дверная ручка. Юэн пытался войти.

Я сел в кровати и подтянул колени к груди.

– Чего ты хочешь?

– Впусти меня, – потребовал Юэн. Язык у него заплетался от выпитого, а сам он задыхался от возбуждения.

– Нет!

Но тут дверь начала биться об комод, который сразу же начал раскачиваться. Появилась щель, и Юэн навалился плечом на дверь.

– Вали нахрен! – взревел я, но услышал в ответ лишь его тяжелое дыхание. Он снова и снова кидался на дверь, пока комод не начал отодвигаться все дальше от рамы.

Как только я раскрыл мобильник, чтобы вызвать полицию, комод отъехал от двери и Юэн оказался в комнате.

На нем не было ничего, кроме его зловонных трусов. Красное лицо покрывала пленка маслянистого пота, полные маниакального возбуждения глаза никак не могли сфокусироваться. Он стоял, пошатываясь, на одном месте.

– Она здесь, – объявил Юэн и помахал руками над головой. – Парит, парит повсюду. Она здесь. Она такая красивая, что даже больно на нее смотреть.

Я ничего не сказал. Я был совершенно измотан. Можно даже сказать, что я смирился, сдался перед лицом его безумия. Я больше десяти минут просто сидел и слушал его шумную проповедь, в которой он снова и снова, бахвалясь, повторял про «Пришествие Богини и ее красоту». В конце концов, когда опьянение и усталось взяли верх, Юэн вышел из моей комнаты и, шатаясь, направился обратно к себе в гостиную.

Я сидел неподвижно, пока в полпятого утра он не включил альбом «Аутопсия некрофила», после чего впал в кому изнеможения. Нос у меня был заполнен запахом грязной плоти, осквернившим мою комнату – запахом рыбьего брюха и рвоты.

Это был последний раз, когда я ночевал в квартире.

* * *

Джули встретила меня в восемь вечера, в баре возле Ноттинг-хилл Гейт. В пивном саду мы выпили пару стаканчиков для храбрости. Опускались сумерки, и в нависшем над нами небе цвета индиго появились «абрикосовые» прожилки. Затем мы направились ко мне домой. Мы полагали, что присутствие женщины вынудит Юэна покинуть квартиру.

Поднявшись на Москоу-роуд, мы увидели алмазные белые вспышки, прорывающиеся сквозь шторы гостиной. Несколько других пешеходов, направлявшихся к станции «Квинсуэй», или к торговому центру «Уайтлиз», тоже остановились и смотрели на мерцающий фосфоресцирующий свет.

Джули нервно захихикала.

– Что он там делает, запускает фейерверки?

Я сжал ее руку.

Мы вошли в общий коридор, и Джули сказала:

– О, боже, ну и запах. Меня сейчас, наверное, стошнит.

Я прижал указательный палец к губам, подавив в себе кашель. Даже на лестнице миазмы липли к нашим лица и агрессивным, настойчивым образом проникали в рты и носы.

– Что может производить такой запах? – прошептала Джули.

– Тот, кто не мылся два года, – ответил я. Но этот смрад, несомненно, не мог появиться лишь вследствие бактерий, расплодившихся на немытом теле и в грязной одежде. Я вновь уловил запах, который мне представлялся зловонием горящих костей, жгучий, сернистый и приторный.

На площадке возле входной двери, Джули покачала головой и заткнула от шума уши кончиками пальцев. Болезненно искаженный звук вновь достиг полной мощности. Он будто звучал и в гостиной и у нас над головами одновременно. Пол, стены и сам воздух в неосвещенном коридоре подрагивали от вибраций. Должно быть, Юэн еще устроил короткое замыкание, потому что свет нигде не работал.

– Электричества нет, – сказал я, пощелкав выключателями в проходе.

– Но как… – Джули не нужно было заканчивать свой вопрос. Я тоже пришел к такому же выводу, что ни телевизор, ни стереопроигрыватель, ни любой другой электроприбор, не мог издавать звуки и ослепительные вспышки, которые вели нас по коридору вглубь сгущающегося звериного смрада.

Прищурившись и зажав рукой нос и рот, я шел первым к двери гостиной. За мной, зажав уши обеими руками, следовала Джули. Ее бледное, напряженное лицо то и дело освещалось вспышками болезненного света, который почти шипел на влажных оболочках наших глазных яблок. Мы встали у двери, дрожа и глядя друг на друга.

– Входи, – прошептала она. – Входи. Посмотри, какого черта он делает.

Стоя нетвердо на ногах, дезориентированный кружащимся шумом, я сказал:

– Стой здесь. – И добавил: – Возможно, он не одет.

Не думаю, что