с возрастом становилась все более выраженной, причем его заболевание отчасти объясняет страсть к игре. Вероятно, за рулеточным столом Достоевский надеялся забыть о своих проблемах, в том числе и связанных со здоровьем. Он верил, что может хотя бы ненадолго сбежать от тягот, полностью отдавшись игре. Далее, мы полагаем, что Достоевский никогда не испытывал желания проиграть все деньги или «наказать» себя за проигрыш. К игре его подталкивали другие факторы – в том числе желание легко и быстро выиграть денег, чтобы рассчитаться с долгами. Возможно, он полагал, что разработал идеальную систему для выигрыша.

Однако Фрейд считал, что почти за каждой формой человеческого поведения – в том числе ошибкой, случайностью, оговоркой и т. д. – стоят сознательные или бессознательные мотивы. С его точки зрения, ни один человеческий поступок не является полностью случайным.

Следовательно, по Фрейду, даже самые мучительные страхи и неврозы – это результат «выбора», обусловленного некоей экзистенциальной целью. Они заставляют человека действовать или бездействовать, служат наградой или наказанием, заставляют заново пережить ситуацию стыда или стирают травмирующие воспоминанияи и т. д. Итак, с его точки зрения, у игромании была цель – проиграть деньги и почувствовать боль, а не выиграть и избежать боли. Поэтому терапевт, практикующий фрейдистскую теорию, задал бы вопрос: почему игроман хочет страдать? Что скрывается в его прошлом? Чаще всего ответ ищут в глубинах младенчества и детства.

Фрейд начинает свое эссе с описания ключевых составляющих личности Достоевского, в числе которых он выделяет «невротический» аспект. По мнению Фрейда, этот аспект проявлялся у Достоевского в виде судорог. Сам Достоевский считал свои припадки симптомами эпилепсии, однако Фрейд видит в них проявление невроза или истерии. С его точки зрения, когда у Достоевского случалось то, что сам писатель считал эпилептическим припадком, на самом деле он пытался избавиться от невротического возбуждения, с которым не справлялся его организм. Итак, судороги были всего лишь симптомом истерии – своеобразным клапаном для сброса давления, вызванного неосознанной психической проблемой.

Далее Фрейд объясняет, почему со временем судороги становились все тяжелее. Первые несколько приступов, которые Достоевский пережил в юности, были вызваны «страхом смерти» [Фрейд 1995:288]. Тогда у него еще не было судорог: он всего лишь испытывал сонливость, апатию и меланхолию. Эти чувства сопровождались летаргическим сном, «совершенно сходным с настоящей смертью» [Фрейд 1995: 288]. Фрейд утверждает, что эти ранние припадки символизировали смерть: таким образом Достоевский выражал желание умереть. С точки зрения Фрейда, подобный припадок означает отождествление с кем-то, кто уже умер, или с кем-то, кто жив, но кому пациент желает смерти.

Здесь впервые появляется мотив эдиповской ненависти, которую Достоевский предположительно испытывал к своему отцу. Эта концепция основана на знаменитой теории о детской сексуальности, которую Фрейд впервые сформулировал в 1897 году. В Европе рубежа веков она подвергалась всеобщей критике, поскольку отрицала идею детской невинности. В отличие от Фрейда, большинство европейцев XIX века считали, что дети обладают моральной и духовной чистотой и свободны от любых дурных помыслов, а уж тем более – дурных действий. Однако Фрейд не разделял подобных иллюзий; с его точки зрения, ни одно человеческое существо не свободно от дурных помыслов. Задача психоанализа и состояла в том, чтобы обнаружить эти помыслы и вытащить их на поверхность. Это естественное состояние человека – нечто вроде первородного греха, от которого можно избавиться, исповедуясь психоаналитику.

Проще говоря, Фрейд в рамках теории детской сексуальности утверждает, что каждый мальчик с раннего детства испытывает сексуальные желания и мечтает о смерти отца, чтобы занять его место в качестве любовника матери. В силу семейных отношений мальчик идентифицируется с «фигурой отца». Таким образом, он хочет занять место отца, потому что тот «вызывает восхищение; хотелось бы быть таким, как он» [Фрейд 1995: 288]. Итак, в силу этих двух причин мальчик хочет, чтобы отец умер. Но если отец что-то заподозрит, то в качестве наказания завистливого сына ожидает кастрация. Страх кастрации служит сдерживающим началом.

Таким образом, мальчик хочет защитить свою пробуждающуюся маскулинность и для этого подавляет в себе желание убить отца и стать любовником матери, вытесняя сексуальное желание в глубину, в область бессознательного. Там оно продолжает незримо воздействовать на его психику.

Всякий раз, когда желание выходит на поверхность, вместе с ним возникает чувство зависти и ненависти, а заодно – вина и стыд. Поэтому, утверждает Фрейд, вина становится неотъемлемой частью взросления в семье – и, более того, неотъемлемой частью социальной жизни и самой цивилизации. Цивилизация немыслима без семьи, без подавленных желаний и вины, поэтому все общественные отношения несут отпечаток этих чувств. В свою очередь, подавленные желания и чувство вины становятся источником неврозов, фантазий и сублимации, которая в своей высшей форме способствует созданию великих произведений искусства. Такая трансформация либидо – от подавленного желания до шедевра – означает, что при создании своей теории Фрейд во многом ориентировался на людей искусства, таких как Достоевский.

Повторимся: по Фрейду, Достоевский чувствовал вину за то, что хотел убить своего отца. С этой точки зрения эпилептические припадки, похожие на смерть, были способом наказать себя. Возможно, Фрейд пришел к этой идее, прочитав реплику Мармеладова в «Преступлении и наказании»: «Для того и пью, что в питии сем сострадания и чувства ищу. <…> Пью, ибо сугубо страдать хочу!» [Достоевский 1972–1990, 6: 15]. Возможно, Достоевский, подобно некоторым его героям, тоже испытывал чувство вины и потребность в страдании.

Кроме того, Фрейд утверждает, что Достоевский был бисексуален. По его мнению, латентная гомосексуальность у Достоевского проявлялась «в роли мужской дружбы в его жизни, в его до странности сердечном отношении к соперникам в любви и в его отличном – как показывают многочисленные примеры из его повестей – понимании ситуаций, объяснимых лишь вытесненной гомосексуальностью» [Фрейд 1995: 288].

Можно предположить, что идея о латентной гомосексуальности вытекает у Фрейда из мысли об истерической природе судорог Достоевского и их связи с чувством вины. Европейские врачи того времени считали истерию исключительно женским заболеванием. Поэтому прослеживается логическая связь: эпилептические припадки вызваны истерией; истерия – это женская болезнь; значит, в характере Достоевского есть нечто женское; отсюда следует, что он бисексуален.

В качестве доказательства, что Достоевский действительно хотел убить отца, Фрейд приводит роман «Братья Карамазовы». Описывая убийство Федора Карамазова, Достоевский воплощает мечту о смерти своего собственного отца. Фрейд утверждает, что таким образом Достоевский нашел способ раскрыть свою подсознательную тягу к отцеубийству в социально приемлемой форме. Поэтому, с точки зрения Фрейда, «Братья Карамазовы» – это признание автора в том, что он действительно испытывал вину за желание убить своего отца.

Согласно