— Сказал ведь, что не волен я приказывать казакам, что им делать. Сами они выбирают. Рыба ищет, где глубже, а казак, где лучше. Дашь хорошую цену, попробую уговорить.

— Молодец атаман, — подумал я. — Знает, что полна казна у наместника, как и у царицынского воеводы.

— И за какую цену? Сколько Горчаков платит?

— То наш с ним уговор. С тобой — другая цена. Персия — лакомый кусок. Много оттуда казаки богатств привезут. Смотря сколько заплатишь, столько и останутся. Много не обещаю. Персидскому хану обещано.

Тимофей и впрямь собирался пятью сотнями раскинуть лагерь на Волге, подальше от Царицына, и одной рукой «чистить» реку от ушкуйников, а другой рукой грабить караваны. А может быть и одновременно, «отбивая» караваны от «налётчиков» своими лихими наскоками. Сам с собой решил бороться Тимофей. О том, слышал я, и сговаривались с Фролом.

— Поговорю с казаками, позову.

— Сам-то пойдёшь к хану? — спросил Репнин.

— Сказал же, что в Царицын пойду. Решил уже. Хану обещал казаков привести, вот и приведу. Сам вернусь на Волгу Горчакову помогать порядок наводить. Говорит, что воров на Волге много.

— А ты, значит не вор? — скривился наместник.

— Как можно? — «обиделся» Тимофей. — Я для царя вашего на Литву ходил католиков бить и православных выручать.

— Сам-то, о-ли крещёный? — с сомнением спросил Репнин.

— Магометанской мы веры, — сказал Тимофей. — С иноверцами Персидский хан за один стол не сядет.

— А ты с шахом за одним столом сидел? — с сомнением спросил наместник.

— Сидел и даже его дочь в жёнки взял. Вон наследник растёт.

Тимофей вытолкнул меня вперёд. Я ошалелый вышел и чуть склонил перед наместником голову.

— Это какого же шаха он внук? — нахмурился Репнин.

— Аббаса, какого ещё? Правда, умер уже тогда Аббас, когда я свою Дилрас Бану ханум из Персии вывез.

Ренин смотрел на меня, прищурив глаза, словно кот на мышь.

— Насколько я знаю, у Аббаса Великого прямых наследников не осталось. Сафи — его наследник был его внуком. А это, ты говоришь, сын его дочери Аббаса? Как так получилось, что её шеи не коснулся меч шахских палачей?

Тимофей огляделся вокруг.

— Базар — не лучшее место для разговоров на такие темы.

— Так пошли ко мне в Кремль, — предложил наместник.

* * *

— Дело в том, наместник, что у меня и бумаги есть, что женились мы с Дилрас Бану Ханум официальным браком в самом Исфахаме, что тогда был столицей Персии. А в тех бумагах прописано, чья именно она дочка.

— Исфахан и сейчас столица Персии, — задумчиво произнёс Репнин. — Значит твой сын — дядя шаху Аббасу Второму? И сколько, говоришь ему лет, твоему сыну?

— Моему сыну тринадцать лет.

— Хм. Аббасу только десять. Силён был Аббас Великий. Покажи бумаги. Ведь везёшь же их с собой в Персию?

— Не покажу наместник. Не везу. Не чего им там, тем бумагам, делать. А и были бы с собой — не показал.

— Почему? — удивился Репнин.

— Потому, что хвалиться родством с шахами в Персии — себе дороже, а здесь — нет резона.

— Зря ты так, — обиделся Репнин. — Почему это «нет резона»? Очень даже есть резон. Царь Михаил Фёдорович привечает царевичей. Да и предыдущие цари тоже привечали. Черкасовы вон, как продвинулись. А дети ногайских ханов? А тут целый персидский шахзаде. Нет-нет. Тебе обязательно надо ехать к царю.

Мы сидели за столом во дворце первого воеводы, сейчас для пущей важности названного царём наместником. Мы, это, конечно же мы с отцом и братьями. Удивительная получалась картина. Хе-хе… Вроде как я за столом самый младший, а значит и не к чёмный, а все как-то поглядывали на меня, кто искоса, а кто, как Репнин, просто пожирал меня глазами.

— Что я ему-то? Зачем? Какая ему, воеводе, выгода? — думал я, а душа моя обмирала от предвкушения и ожидания чуда, словно велосипеда на день рождения в раннем детстве. — Не уж-то и впрямь меня отправят в Москву?

— Он мой сын и будет возле меня, а не возле царского трона, ошиваться, — хмуро выдавил Тимофей и я понял, что «велосипеда не будет». — У меня на него свои резоны.

— Да и пусть! — не унимался Репнин. — Твои резоны с тобой и останутся. Покажешь царю-батюшке. Тот может и одарит чем. Может, Дон тебе отдаст в управление.

— Дон — свободная земля. Дон — казачья воля, — возмущённо сказал атаман. — Нет над ним власти.

— Да, как нет? То русские земли. Вся земля Русская. Даже Литва. Знаешь ли, что она единой была раньше. И звалась Великой Русью. Так и вскоре будет. Не слышал разве, что на верхнем Доне вскоре царь поставит войска? Да и вы сами звали царя Азов принять под его руку. А это значит и Дон весь.

— Донская земля останется вольной, — не очень уверенно буркнул Тимофей.

— А здесь сейчас разве неволя? –вопросил наместник. — Налог берут? Так нельзя без налога. Хлеб вы откуда получаете? А огневые припасы? А откуда их взять? Значит с кого-то собрать надо. Ежели оставить вас, так вы же грабить станете. Не начнёте хлеб сами растить. Вот ведь и сейчас идёте свои животы отдавать за кусок хлеба.

— Ты, наместник, ври, да не завирайся, — хмурясь, произнёс Тимофей.

— А что тут врать? Северские казаки уже под рукой московского царя, Запорожье просится, Яицкие казаки под Москвой. Одни вы останетесь? Не-е-е-т. Шалишь, брат.

Все Ордынские земли под Москвой будут, поскольку Русь — и есть Орда, а царь, се — новый хан. Даже больше хана. Император Третьего Рима.

Репнин поднял указательный палец вверх и сопроводил направление взглядом. Тимофей улыбнулся, отхлебнул из кубка Рейнского вина и сказал:

— Там видно будет, а на Стёпку у меня свой резон.

— Зря-зря, — с сожалением, но уже спокойнее сказал наместники. — Однако, не обессудь, но о сём казусе я сообщу царю немедленно.

— Так, может я соврал? — спросил Тимофей, хитро щурясь.

— Соврал, не соврал, пусть разбойные с посольскими разбираются. С самозванцами у нас не шутят. И не важно, чей самозванец. Наш ли? Чужой ли?